Куда же уплыло золото бухарского эмира Алимхана? История. Грустная история последнего эмира бухары От MBAND до Тимати

Вы слышали о городе Пенджикент - это очень древний город, распологающийся в горах Таджикистана. Недалеко от Пенджикента расположена Бухара, совсем рядом проходит граница с Киргизией, с другой стороны пустыни Туркмении. До 1920 года все перечисленные земли принадлежали Бухарским эмиратам. За несколько сотен лет огромные сокровища были собраны в подвалах крепости Арак. Численность населения в Бухарских Эмиратах составляла три миллиона человек и каждый был обязан платить налоги. Но большую часть золотой казны составляло золото из эмирских золотых копей, расположенных на берегах реки Заравшан. Общий доход, поступающий в хранилища крепости за год, составлял более тридцати миллионов золотых тилей. За этот же период расходы эмирата составляли три миллиона. Основными расходами были: закупка оружия для армии и ее оснащение. Разница, соответственно, скапливалась в казне эмира. Для процветающего Бухарского эмирата в 1920 году наступили очень трудные времена. Революция в России подняла народные массы. Готовилось народное, вооруженное восстание и в Бухаре. Все чаще стали появлялись над городом аэропланы со звездами на своих крыльях. Одним словом Красная армия стремительно приближалась к городским стенам. Правительственной верхушке эмирата надо было не только спасать свою шкуру, но и вывозить огромные сокровища, накопленные столетиями.

Вот что написано в энци!рюпедическом словаре об этих важных для нас событиях. «Бухарская народная советская республика (БНСР) образовалась в сентябре Г920 года, после победоносного восстания, свергнувшего власть эмира в Бухаре. 4 марта 1921 года между РСФСР и БНСР был заключен союзный договор. При братской помощи РСФСР республика развивалась по пути социализма. 19 сентября 1924 года 5-й курултай (съезд Советов) БНСР провозгласил республику социалистической, и 20 сентября, выражая волю народов Бухары, принял решение о входе в состав СССР. В связи с государственным размежеванием в 1924 году Средней Азии по национальному признаку территория БНСР вошла в состав (по частям) вновь образованных республик: Узбекская, Таджикская и Туркменская ССР». А как же эмирские сокровища? Успели их спрятать в самом городе или вывезли из него? Как это было осуществлено и где они теперь? Вопросы ваши мне близки и понятньь По мере сил я постараюсь на них ответить. Обратимся вначале к отчету Николая Плиско, который некогда интересовался этой непростой проблемой.

«Первый раз я встретил Масуда в Пенджикенте почти двадцать лет назад. Он занимался здесь раскопками древнего городища. От него я и узнал, какой же была дальнейшая судьба бухарских сокровищ. У эмира Сайда Алим-хана был доверенный человек - дервиш Даврон. Однажды его привели во дворец ночью, чтобы не видели лишние глаза. В покоях повелителя, кроме самого эмира, дервиш встретил еще одного человека - эмирского телохранителя полковника Таксобо Калапуша. Был там и начальник городской артиллерии топчибаши Низаметдин. Но его эмир спрятал в соседней комнате. Невидимый, он слышал всю беседу. Решали, как спасти сокровища. Золота было так много, что для каравана понадобились бы около сотни вьючных лошадей, каждая из которых могла нести хурджины с пятью пудами золота в каждом. Общая стоимость эмирского состояния превышала 150 ООО ООО золотых рублей по ценам того времени. Транспортная проблема была только частью вопроса, причем далеко не самой главной. Основной вопрос - куда гнать караван? В Китай? В Кашгар? Там английское консульство, которым руководит старый знакомый эмира - консул Петгэ Эссертон. Но дервиш Даврон побывал уже в Кашгаре, и вести, которые он привез, были неутешительны. Письмо эмира (посланное заранее) просто испугало консула. Что такое английское консульство? Маленький домик в тенистом саду на окраине Урумчи. Вся его охрана - британский флаг и несколько вооруженных винтовками сипаев. А кругом бандитские шайки, терроризирующие Кашгар. И это еще полбеды. Восстание в Синцзяне, война в Туркестане, общая нестабильность в регионе, вот-вот готовая перерасти в массовые, кровавые беспорядки. Принять в таких условиях громадный караван с золотом и прочими богатствами - значит навлечь неминуемое несчастье на свою пока тихую обитель.

Эссертон был профессиональным дипломатом и опытным разведчиком, поэтому принял, как ему казалось, мудрое решение: пусть думает и решает начальство. В Дели, во дворец вице-короля Индии, ушла шифровка с изложением ситуации. Но и в Дели тоже сидели точно такие же чиновники, которые прекрасно понимали весь риск и ответственность, связанные с подобным делом. В случае их согласия получится, что Британское правительство как бы гарантирует сохранность эмирсзкой казны. А если она достанется бандитам? Придется вею стоимость утраченного имущества выплатить эмиру за счет Британской империи? Нет, «а такой риск вице-король Индии пойти не мог. Поэтому английский консул написал эмиру письмо, составленное в самых изысканных выражениях. В нем он клялся в самой что ни на есть горячей дружбе и желал всего самого лучшего, лишь в конце письма- с огромным сожалением - замечал, что не сможет принять и хранить казну повелителя Бухары.

Теперь собравшимся той ночью во дворце надо было решить, куда направить караван - в Иран или в Афганистан? Но двигаться в Иран, в Мешхед с таким неповоротливым караваном было просто опасно- ситуация в Закаспии, тоже охваченном предреволюционной лихорадкой, была крайне напряженной. Тогда приняли другое решение. В первой декаде сентября 1920 года, буквально накануне всеобщего восстания, темной ночью караван, состоявший из нескольких сотен лошадей и верблюдов, нагруженных сокровищами Бухары, личными вещами эмира, запасами воды и продовольствия, двинулся на юг. Охрану его составили эмирские гвардейцы, которыми командовал Таксобо Калапуш. Рядом с Ним, стремя в стремя, ехал и дервиш Даврон. У города Гузар резко свернули влево и у самого Лангара углубились в предгорья Памира. Тут караван разделился. Вооруженная охрана во главе с Калапушем, а также вьючные животные с припасами и водой остались в долине. А та часть каравана, которая непосредственно перевозила сокровища, свернула в одну из горных расщелин. Впереди него ехал только Даврон и еше два дервиша. Минули сутки с момента ухода «золотого» каравана, затем вторые.

Встревоженный Калапуш поднял на ноги охрану, и они отправились вслед каравану. Пройдя несколько километров по тесной извилистой расселине, всадники наткнулись на несколько трупов. Это были погонщики. А еще через некоторое время они встретили и самого Даврона и его спутников. Все они были изранены и с трудом держались в седлах. Дервиш рассказал, что случилось. Кто-то из погонщиков проведал, что находится в переметных сумках и тяжеленных хурджинах (походный мешок из ковровой ткани) и сообщил своим товарищам. Естественно, они на первом же привале решили убить Даврона и его помощников и завладеть сокровищами. Произошла смертельная схватка, в результате которой дервишам удалось отбиться. Несмотря на полученные ранения, они сумели спрятать все золото в «неприметной пещере». Калапуш осмотрел хранилище и остался доволен. Не доверяя никому, эмирский телохранитель сам завалил камнями вход в пещеру и приказал отогнать лошадей в долину к оставшимся там животным. Дервишам перевязали раны и усадили в седла. Теперь только они да Калапуш знали, где спрятаны сокровища. Когда горы остались позади, и они начали приближаться к Бухаре, Даврон почувствовал себя совсем плохо и захотел заехать в родной кишлак - это было почти по дороге. Калапуш великодушно согласился, но утром, когда наступил час молитвы, три фигуры не поднялись с земли. И Даврон и его друзья-дервиши остались лежать на земле. Калапуш выполнял секретный приказ эмира: никто не должен знать тайну клада.

Откуда тебе так хорошо известно, что произошло в этих местах много лет назад? - спросил я Масуда. - Я сам из этих мест. А Дав(рон был одним из моих предков. В нашей семье из поколения в поколение передавалась эта история. Еще мальчишкой я слышал ее и тогда же поклялся себе, что найду этот клад, хотя он и принес столько несчастья нашей семье. Ведь как археолог я мог заниматься поисками, ни у кого не возбуждая подозрений, - продолжал Максуд. - Расскажу тебе, что было потом. % На четвертые сутки караван возвратился в Бухару. В Караул-базаре уставших всадников радостно приветствовали топчибаши Низаметдии и его воины. После плова и зеленого чая все легли спать, чтобы пораньше прибыть в священную Бухару. Однако Утром коней седлали только воины командующего эмирской артиллерией. Все спутники Калапуша были ночью зарезаны.

Эмир милостиво встретил своего телохранителя. Подробно расспросил о дороге, о том, как нашли тайное место, как пря. тали сокровища и маскировали тайник. Особо интересовало повелителя, не остались ли живые свидетели. «Нет, - отвечав Калапуш, - теперь на Земле только двое знают эту тайну: мой повелитель и я. Но в моей верности владыка не сомневается... Конечно же эмир не сомневался в том, что тайна, известная двоим, - наполовину не тайна, И той же ночью обласканного эмиром Калапуша удавил дворцовый палач. Всего двое суток прошло со дня его смерти, как на дворцовых конюшнях начали седлать лошадей - эмир решил бежать. О бывшем его телохранителе никто даже не вспоминал. Теперь рядом с эмиром скакал начальник артиллерии Низаметдии. Через сутки пути из свиты эмира раздался выстрел. Топчибаши Низаметдии рухнул на землю и больше не поднялся. Не осталось никого, кроме бывшего повелителя Бухары, кто бы хоть что-то знал о караване с золотом. С отрядом в сотню сабель эмир пересек границу с Афганистаном. Из всего многомиллионного сокровища у него остались только две лошади, навьюченные переметными сумками с золотыми слитками и драгоценными камнями.

Шли годы. Эмир жил в Кабуле, но сокровище, оставшееся за Пянджем, не давало ему спать спокойно. Все двадцатые годы почти каждый месяц на территорию Средней Азии проникали басмаческие шайки. Многие из них стремились в тот район, где был спрятан клад. Но и басмачам не везло Уничтожив нескольких местных активистов и пограничников, они возвращались в Афганистан. Однако бывший эмир не успокаивался. В 1930 году границу перешла крупная банда Ибрагим-бека. С ним было 500 конных воинов. Но, захваченный в плен, он был казнен, а его отрубленную голову отправили в 1931 году в Москву-в ЧК. Оставшиеся в живых члены разгромленной банды продолжали искать сокровища. Кто-то из них решил, что место заложения клада должны знать родственники Даврона или Калапуша. И те стали погибать. После пыток были убиты почти все братья и сестры Даврона. Кишлак, где жили родственники Калапуша, был сожжен, вырезаны все его жители.

Даврон был родственником моего деда, - признался М»-суд. - От него я и узнал всю эту историю. И сейчас есть люди, интересующиеся моими поисками. Вначале вокруг меня терся Тимур Пулатов из Бухары. Он из кожи лез стараясь помочь. А кончилось тем, что он украл несколько схем уже пройденных маршрутов и удрал с ними, как ни странно, в Москву. Недавно я встретил его на улице. Знаешь эту компанию, что в восточных халатах сидит на тротуарах, выпрашивая милостыню? Так 0от, вожачком у них Пулатов по прозвищу «Ишачий граф»... После кражи я стал делить свои схемы на несколько частей и прятать их в разных местах. Основное, конечно, держу в голове. Ведь район, где спрятан клад, занимает всего 100 квадратных километров. За два десятка лет я изучил его подробно.

И нашел? Масуд загадочно молчит, а затем произносит: - Знаешь, десять тонн золота трудно найти, но трудно было и спрятать. Времени для этого оставалось мало. Неглубоко спрятано. Значит - чуткие приборы обнаружат, и такой прибор у меня уже есть. Только время сейчас*неспокойное. Как раз в тех местах угнездились банды псевдоваххабитов. Сейчас туда соваться опасно. Трудную жизнь прошел этот человек, одержимый своей страстью. Он почти достиг успеха, но у самого порога вынужден остановиться. Только я уверен - ненадолго. И чтобы не подводить моего друга, я не называю его фамилию».

Проведем предварительный анализ полученной информации. Сотня лошадей по пять пудов на каждой... итого получаем 8000 кг. Восемь тонн - не бог весть что, особенно для человека, занимавшегося куда как более значимыми захоронениями. Но как эта циф£а соответствует объявленной стоимости лежащих во дворце сокровищ в 150 000 000 золотых рублей? Проведем простейшие вычисления и установим, что на самом деле масса эмирских сокровищ в пересчете на золото составляла не менее 150 тонн. Это уже кое-что. Это уже похоже на правду. Но для перевозки такого количества металла понадобилось бы Уже не 100, а почти 1900 лошадей! Такой караван с сопровождением растянулся бы самое малое на 18 километров! Это нонсенс. Таких караванов в довольно компактной старой Бухаре просто не могло существовать в природе! Разумеется, и три израненных дервиша были бы просто не в состоянии перегрузить куда-либо такую громадную массу ценностей. Да будь они совершенно здоровы, то все равно справились бы с порученным им делом не то что за день, а хорошо, если за две недели! Но и тогда они не могли втроем управиться с такой массой непоеной и некормленой скотины. Обезумев шие лошади точно бы разбежались по округе, пока эта троица возилась бы с перетаркой всего лишь первой сотни тяжелых мешков и сумок. Выходит, мы имеем перед собой явное противоречие, если не прямую дезинформацию. Но, возможно, хитрый эмир решил для начала осуществить пробную экспедицию и отправил лишь небольшую часть своих сокровиш? Что ж, первый опыт у него удался на славу, и он вполне мог бы продолжать в том же духе, но вот беда, проклятые революционеры не дали ему такой возможности. Что же у нас теперь получается? А получается вот что! Ясно, что Сайд Алим-хан сумел пристроить только малую часть своего гибнущего сокровища. Все остальное он был вынужден попросту бросить. Вспомним историю. Предлагаю вам ознакомиться с небольшой статейкой из журнала «Чудеса и Приключения», № 7 за 2003 г.

«До сих пор ходят упорные слухи, будто эмир бухарский Алим-хан вывез и спрятал свои несметные сокровища где-то в горных пещерах накануне штурма города частями Красной армии. Но, оказывается, такой возможности у эмира не было! Решение о ликвидации эмирата было принято на политбюро 22 мая 1920 года. Три месяца ушли на подготовку, и 29 августа две воинские колонны начали выдвигаться к городу, преодолевая незначительное сопротивление бухарских войск. Штурм города был назначен на 1 сентября. Ему предшествовала двухчасовая артподготовка и бомбардировка с воздуха. После столь сокрушительного удара правая колонна Красной ар* мии начала энергично штурмовать Каршинские и Мазарские городские ворота, а левая - Каракульские. Пробив ворота артиллерией и бронеавтомобилями, красноармейцы ворвались в город и к исходу дня достигли подножия (эмирской) цитадели Утром 2 сентября выяснилось: бухарские части покинули город и в 9.20 утра над цитаделью взвился красный флаг.

«Крепость Старая Бухара взята сегодня штурмом соединенными усилиями красных бухарских и наших частей, - телеграфировал Фрунзе Ленину. - Пал последний оплот бухарского мракобесия и черносотенства!» К этому моменту стало известно: четыреста защитников цитадели во главе с эмиром за день до штурма ушли из города. Зя ними в погоню отправили отряд под командованием Белова, но нагнать беглецов ему не удалось. Эмир ушел в Душанбе и держался в Восточной Бухаре еше полгода, уйдя в Афганистан лишь в марте 1921 года. Плененный премьер-министр сообщил советскому командованию, что «...уходя, эмир не взял ни одного таньга (мелкая медная монета) из своих несметных сокровищ.

И это подтверждается многими свидетелями. «Валяющиеся под ногами всевозможные ценности из золота, серебра и драгоценных камней соблазняют многих участников наступления, и в городе начинается грабеж», - сообщается в «Описании боевых действий». Правда, тут же следует успокоительная оговорка: «Однако усилиями командиров и военкомов частей его удается остановить». Очевидец, заслуживающий большего доверия, сообщает нечто иное: «После сдачи Бухары начались поджоги и невероятные грабежи и мародерство. Все богатства, содержащиеся в подвалах и кладовых Регистана, разграблены, громадные несгораемые шкафы разбиты, разломаны... В грабеже принимала участие Красармия, и два эшелона с груженым имуществом отправили в Ташкент, тридцать девять сабель, усыпанных драгоценными камнями, некоторые из них имеют по 35 бриллиантов, оказались в Ташкенте... Похоже, слухи о том, что эмир ушел за границу с караваном золота и другого имущества, специально распространялись для того, чтобы скрыть правду о неслыханном разграблении народного достояния при штурме Бухары».

Вот вам, пожалуйста, и другая точка зрения на описываемые события- Но, если вы читали внимательно, то должны были сразу понять, что одна версия ничуть не противоречит другой. Ведь предварительно мы уже выяснили, что эмир при всем желании просто не мог за один раз вывезти все свое имущество и ценности. А слова премьер-министра о том, что Амир-хан не взял с собой ни таньга, тоже по-своему правдивы. Ну что такое для великого правителя каких-то 150 килограммов золота и бриллиантов? Сущие пустяки! Даже говорить о такой мелочи неудобно. А 39 сабель, присланных товарищем Фрунзе в Ташкент? Сабель-то во дворце всего было 40 - священное число, как-никак! Куда же делась последняя, сороковая? Ну конечно же ее повесил на пояс сам эмир, навсегда покидая крепость. Так сказать, на долгую, добрую память. И покорители Бухары - товарищи Сокольников и член Туркестанского ЦК РКП(б) Лазарь Каганович, не имея ни возможности, ни желания прекратить повальное мародерство, постарались свалить на очень вовремя унесшего ноги эмира все свои прегрешения. И согласитесь, что, в общем и целом, представленная нам история звучит весьма правдоподобно и убедительно. Все здесь как бы ложится в лузу. И коварный восточный царек, и ночной караван, и тайный схрон. Вот только где же он, схрон этот? Где сокровища-то лежат?

Казалось бы, никаких конкретных указаний на место сокрытия клада нет и быть не может. Полный мрак и неизвестность. Но странно, что мы вообще хоть что-to знаем. А ведь кроме самого эмира, в захоронении золота никоим образом не участвовавшего, и никому об этом не рассказывавшего, больше никаких свидетелей и информаторов не должно было быть в принципе! Ведь все причастные к захоронению золота перебили друг друга! Это логически вытекает из всего повествования. Откуда же тогда вся эта история произросла? Вопрос отнюдь не праздный. Если не найдется приемлемого объяснения, то всю эту беллетристику, что я изложил вначале, придется списать в архив без права возвращения.

Впрочем, о том, что эмир собирается «делать ноги», знали многие. Столь многие, что сам факт подготовки побега даже не обсуждается. Те же ближайшие сподвижники Алим-хана: Даврон и Калапуш. Первый изучал возможности бегства в Кашгар (Китай), а второй пытался проверить путь на Мешхед (Иран). Оба они разъезжали по городам и весям довольно долго, наверняка встречались с друзьями, родственниками и деловыми партнерами. И, конечно, каждый из них постарался похвастаться перед своим собеседником той совершенно секретной миссией, которую поручил ему сам эмир. Наверняка добрая половина Бухары была вполне хорошо осведомлена о ближайших планах «обожаемого» правителя.

Караван с ценностями покинул город 8-10 сентября, и наверняка десятки глаз провожали его, несмотря на то что стояла глубокая ночь. Да взять тех же привратников у ворот старинного города. Это были не простые живые автоматы по открыванию и закрыванию тяжелых створок, а весьма наблюдательные и сметливые профессионалы своего дела. По составу вьючных животных, по сопровождающей караван охране нетрудно было понять, что именно везут и кто именно занимается подобными перевозками. Вот вам и намек, вот вам и путеводная ниточка. Да не одна, а несколько. Пусть они тонки и коротки, но именно из таких вот ниточек постепенно и сплетается та нить Ариадны, которая выводит кладоискателя на цель. Посмотрим, куда она выведет нас теперь.

Давайте мысленно двинемся вслед за секретным караваном через городские ворота, через небольшой городишко Караул-Базар в общем направлении на Карши. Пока караван идет, мы зададимся одним вопросом: почему он составлен только из лошадей? Ведь верблюд как тягловое животное гораздо предпочтительнее лошади. Он менее капризен, способен долго обходиться без воды и пищи, наконец, больше несет груза. Вдвое больше против лошади! Но все же выбрали последних. Почему? Единственное, что приходит на ум, - лошади более уверенно чувствуют себя в горной местности. Их твердые копыта помогают им без проблем передвигаться там, где кожистые ступни верблюда могут быть рассечены острыми обломками скал. Значит, с самого начала было решено захоронить сокровища в дикой и непроходимой местности, лишенной приемлемых транспортных путей. Но то, что весь груз каравана был спрятан именно в дикой пещере, вызывает самое большое недоверие.

Много мне пришлось прошагать тысяч километров, а том числе и по горным местностям. Но чтобы так совпало, чтобы и пещера, подходящая по размеру нашлась, и чтобы к ней подъехать можно было, а потом еще и вход ее можно было легко завалить нежными ручками эмирского любимца... Нет, что-то здесь не так. И менее романтичные, зато более практические рассуждения заставляют нас повернуться совсем в другую сторону и решительно отбросить гипотезу о пещере. Несомненно одно: для быстрого сокрытия ценностей было использовано именно рукотворное сооружение, находящееся на территории одной из древних крепостей. И надо заметить, подходящих сооружений такого рода там не так уж и много. Поэтому отыскать золото эмира Сайда Ал им-хана все же можно, благо район поисков ограничен и определен.

[:RU]Бухара была столицей Бухарского эмирата – древнего азиатского государства во главе которого стоял правитель или эмир.
В этом посте я бы хотел рассказать историю последнего бухарского эмира, при обзоре его летней резиденции.
Дворец Ситораи Мохи Хоса был построен в конце 19-ого – начале 20 века и являлся загородной резиденцией правителя Бухарского эмирата. Новый комплекс построен в европейском стиле, но поделен на мужскую и женскую часть, внутри отделан по-восточному. Возводился в годы правления последнего эмира Бухары Мир Сайида Алимхана (1912-1918 гг.). В строительстве дворца участвовали знаменитые мастера своего времени как Хасанжон Умаров, Абдулло Гафуров, Рахим Хаетов, Ибрагим Хафизов, Карим Самадов, усто Жура, усто Ходжакул, Ширин Мурадов в том числе два русских инженера - Маргулис и Сакович, состоявшие на службе при дворе эмира. В настоящее время во дворце размещен музей декоративно-прикладного искусства.

2.Парадный вход во Дворец

Дворец расположен очень близко к городу, на удалении всего четырех километров. Он принадлежал последнему эмиру Бухары – Саиду Алим-хану историю которого, я и хотел бы рассказать. Хотя официально Бухара и имела статус вассала Российской Империи, эмир управлял государством, как абсолютный монарх.

На территории дворца все ещё гуляют потомки «эмирских павлинов».

3.

4.

5.

Название этого дворца можно перевести как «звёзды схожи с луной» и строился он в течение двух десятилетий. Строил его мастер Уста-Ширин Мурадов , с которым эмир после окочания поступил очень «гуманно», чтобы мастер не повторил своё творение на стороне, его не стали убивать, слепить, отрубать руки, а попросту заперли во Дворце. Сейчас за его заслуги на территории комплекса установлен памятник Архитектору.

6.

Эмир долго искал место для своей летней резиденции и никак не мог сделать выбор. Но потом умный визирь дал ему совет, что надо освежевать четыре туши баранов и развесить их по четырем разным сторонам света, и там, где туша дольше пробудет свежей, лучше роза ветров, значит там и быть летней резиденции.
Вот так на этой огромной территории возникла «дача» эмира, территория которой сейчас «сильно пострадала», часть земель была аннексировано Советской властью под Санаторий.

Эмир решил построить здание в полуевропейском – полуазиатском стиле.

7.

Поскольку сам Саид Алим-Хан три года прожил в Петербурге, пока проходил обучение, ему очень нравились питерские львы, и он просил бухарских скульпторов сделать ему таких же. Ремесленники Бухары львов вживую никогда не видели и питерских скульптур тоже не наблюдали, поэтому львы получились немного похожими на собак.

8.

9.

10.

Потолки Дворца.

11.

«Белый зал» — изюминка Дворца Саида.

12.

Уникальность зала в том, что белый рисунок нанесён по зеркальной поверхности.

13.

Портрет самого — последнего эмира древней Бухары

14.

Сначала наверное будет трудно догадаться что это за вещь, а это пра- или прапрадедушка российских холодильников «Саратов». Это подарок из России, предполагалась, что сверху будут класть лёд и холодная вода будет стекать по специальным трубочкам вниз, охлаждая содержимое «холодильника». Никто только не подумал тогда о том, где взять лёд в Бухаре.

15.

Эмир очень увлекался посудой и вазами, в его летней резиденции их было огромное количество, напольные вазы, купцы привозили из и Китая.

16.

17.

Саид построил специальный домик для Императора Российской Империи Николая 2 , который так никогда и не посетил Бухару. Если чуть-чуть отступить от темы, то мне совсем непонятно, как наверное самый бездарный из российских царей, глупо погубивший почти весь русский флот в Цусимском сражении вдруг причислен к лику Святых, мир воистину полон загадок.

18.

Последний эмир Бухары и последний самодержец Российской Империи даже в чём-то похожи, они оба пали под напором новой власти большевиков. В 1918 году Советская Власть уже была установлена в городе Ташкенте, эмир предполагал, что Бухара тоже падёт и планировал пути отхода.
Саид обращался за помощью в Великобританию, но англичане сначала вроде бы согласились, но после отказали ему в эмиграции, и он стал искать убежища у других стран, и попутно готовить караван из 100 вьючных животных.

Общий вид летней резиденции эмира.

19.

На эти сто вьючных животных он погрузил лучшую часть своих сокровищ, потому как все вывезти он уже не мог. Эмир уже договорился на тот момент с Афганистаном, власти этой страны должны были предоставить ему убежище. Он вызвал своего верного соратника полковника Таксобо Калапуша и поручил ему «руководство караваном».

Убранство домика, построенного для Российского Императора.

20.

Саид Алим-Хан планировал вести с Николаем 2 деловые переговоры и для этого построил в центре дома специальную шестиугольную комнату, вокруг всех стен которой располагались ещё комнаты и она не имела внешних стен, это было сделано для того, чтобы никто с улицы не мог подслушать разговоры лидеров.

21.

Английский ставленник в ближайшем китайском городе Кашгаре и вице-король Индии отказались принять ценный груз эмира, ввиду не спокойной обстановки в регионе. Тогда эмир закопать свои сокровища в степях, и в предреволюционное время, ночью, сто вьючных животных под руководством Таксобо Каллапуша покинули Бухару.

Основной дом эмира, где жили его жены и наложницы. Жены проживали на первом этаже дома, а наложницы на втором.

22.

23.

24.

Тем временем караван с сокровищами эмира шёл к предгорьям Памира. В дороге охранники узнали о том, что они перевозят и захотели убить Каллапуша, а после завладеть сокровищами эмира Бухары. Завязалась борьба в которой Каллапуш и сподвижники были удачливее и убили мятежных охранников.

Оставшиеся в живых спрятали сокровища в одну из многих пещер, а вход завалили камнями. Сейчас считается, что сокровищая эмира спрятаны на территории современной Туркмении, где-то между узбекской Бухарой и туркменским городом Байрамали.

Спустя четыре дня похода караванщики вернулись в Бухару и остановились на ночлег, перед утренним визитом к эмиру. Но ночью Каллапуш убил всех охранников и утром к эмиру пришёл в гордом одиночестве.

Он протянул ему кинжал на котором была выгравирован путь к пещере с сокровищами. Эмир очень радостно приветствовал своего преданного соратника, но больше всего его интересовало, остался ли кто-то в живых из тех, кто видел куда спрятаны сокровища.

На что Каллапуш отвечал: «Эту тайну на Земле знают только два человека Вы и я». «Тогда это не тайна» — ответил эмир и той же ночью дворцовый палач убил Каллапуша. А через два дня эмир бухарский со свитой в сотню сабель отправился в путь и пересёк границу Афганистана.

Рядом с домом находился пруд, где, когда было жарко, купались жёны и наложницы эмира. Доступ к этой части здания был запрещён абсолютно для всех мужчин, кроме самого эмира. Купались они в специальных халатах, потому что согласно исламских традиций того времени, женщине вообще не следовало ПОЛНОСТЬЮ обнажаться перед своим мужем.

25.

Беседка в которой отдыхал эмир Бухарский, он мог сидеть здесь в прохладной тени, наблюдая за купающимися жёнами, иногда звал к себе детей для игры.

26.

За «пару копеек» можно забраться на беседку, облачиться в халат и почувствовать себя эмиром, только вот женщины в пруду, увы, уже не купаются.

27.

Вывезти всю свою семью в Афганистан Саид Алим-Хан не смог, три его сына так и остались на территории Узбекистана и Советы взяли опеку над ними. Эмир уехал лишь с гаремом и малолетними детьми.

Двое из его сыновей поступили в военное училище, одному досрочно присвоили генерала, но только с условием, что они публично через газеты и радио отрекутся от своего отца. В противном случае им грозили репрессии или казнь.
Один из сыновей не смог пережить отречение и сошёл с ума. Второй сын погиб позже при невыясненных обстоятельствах, а вскоре пропал без вести и третий наследник.

28.

Есть тут и небольшой минарет, куда поднимался муэдзин и созывал всех на молитву. За символическую мзду можно подняться и туда и насладиться видами «поместья» Саида Алим-Хана сверху.

29.

30.

31.

Эмир, будучи в Афганистане, даже посылал отряды забрать свои сокровища, но все эти попытки не увенчались успехом, Красная Армия была сильней, афганские войны даже вырезали родной кишлак и всю родню Каллапуша, думая что его родные должны знать о что-то о кладе.

Когда – то эмир был очень богатым и могущественным человеком, на его деньги была построена самая знаменитая Соборная мечеть Санкт-Петербурга около станции метро «Горьковская», но живя в Афганистане, он достаточно быстро растратил богатство, которое взял с собой, распустил прислугу и вынужден был экономить на всём.

В итоге он ослеп и скончался в абсолютной бедности в афганской столице Кабуле в 1944 году. Гордость не позволяла ему просить денег у богатых правителей других мусульманских стран.

На его похороны съехалось очень много представителей Афганистана, Пакистана, Ирана. Они оказали некоторую помощь семье Саида Алим-Хана, потомки которого до сих пор живут на территории современного Афганистана.

Моя первая фотография с флагом Турбины .

32.

А это вот тот самый санаторий СССР, построенный на бывших владениях эмира Бухарского.

33.

Беседка эмира рядом с прудом, чуть с другого ракурса.

34.

Никто до конца не знает насколько правдива это история, ведь сокровища последнего эмира Бухары не найдены и по сей день, а может все это не более чем вымысел. Говорить о достоверности исторических событий всегда очень трудно, обычно любая власть всегда «корректирует историю под себя».

Я покидал дворец Ситораи Мохи-Хоса в задумчивости, сейчас уже лишь павлины молча провожают посетителей, а во времена величия Бухары у эмира был огромный зверинец.

35.

36.

Задумчивый старец, сидящий на стуле, взглядом провожал путника с тяжеленным рюкзаком за спиной.

37.

Я подумал тогда, что человек выглядит самодостаточным без бесконечных метаний по миру, ночной работы, самолётов, поездов, автобусов, машин…..Человек живёт в своей маленькой Бухаре и наслаждается жизнью….и самое главное никуда не спешит…..

Печальный исход предприятия и страшная участь его участников вызвали у Петра тот приступ гнева, когда, по словам видевших его, царь был страшен. Можно было, конечно, отправить из Астрахани военную экспедицию, чтобы покарать предательство и зверство. Можно было бы штурмом взять Хиву, предав смерти вероломного хана и его приспешников. Чувство мести было бы удовлетворено сполна. Но разве это приблизило хотя бы на шаг к тайне бухарского золота?

Человек, стоящий у руля государственной власти, не может исходить из эмоций, сколь бы ни были они справедливы. Царь Петр поборол свой гнев. Нужно было искать иных путей. Все надлежало начинать сначала.

Бухарское посольство, предусмотрительно задержанное, находилось все еще в Петербурге. Петр принял бухарского посла еще раз. Посол поднес государю грамоту, только что полученную от хана. Хан Великой Бухары поздравлял белого царя со славной победой над шведами, весть о чем дошла до самых отдаленных краев и стран. Хан радовался за царя и его храбрых воинов. А еще хан просил белого царя прислать ему в подарок девять шведок.

Когда посольский толмач зачитал это место, Петр очень развеселился и, чтобы соблюсти политес и не рассмеяться, стал больно дергать себя за ус.

Поскольку же среди пленных шведов особ женского пола не числилось, а кроме того, неизвестны были вкусы и предпочтения бухарского хана, решено было вместо шведок отдарить его разного рода мехами, золотой и серебряной посудой, а также заморскими диковинами, специально припасенными на этот случай. Кроме того, послу вручены были ответные грамоты от царя.

Петр сказал также, что, ценя доброе отношение и дружбу с бухарским ханом, он решил отправить ему ответное посольство. Господин русский посол находится 8десь, и сейчас он его представит. При этих словах человек, сидевший справа от царя, встал и поклонился послу. Был он худощав, роста выше среднего, лицо длинное, нос с горбинкой. Какие волосы имел или вовсе был лыс, о том узнать было нельзя, потому что по моде того времени был на нем парик, завитой в крупные локоны.

Бухарский посол тоже встал и поклонился ответно. Они посмотрели друг на друга. Не все равно, далеко не все равно, с кем придется делить заботы и тяготы долгого пути.

Человека, которому решено было поручить продолжение дела, стоившего жизни князю астраханскому Бекович- Черкасскому и сотням его людей, звали Флорио Беневени. Был он итальянец, не первый год находившийся на русской службе и показавший не только ловкость (таких было немало), но и верность, что случалось реже. Кроме того, он не раз бывал на Востоке, бывал в Константинополе, свободно говорил по-турецки и по-персидски.

Цель же, ради которой решено было отправить Беневени, заключалась все в том же - разведать тайну бухарского золота.

Еще раньше, имея в виду этот важный предмет, царь повелел сыскать из шведов нескольких человек, «кои хотя мало умеют около минералов обходиться».

Помимо золота, Беневени надлежало также заняться торговой и политической разведкой. Он был должен узнать и суметь сообщить в Россию, какие товары имеют «бухаряне», откуда ими торгуют и нет ли возможности умножить в тех краях русскую торговлю. Что касается бухарского хана и политического его положения, то Беневени надлежало разведать, «самовластен ли он», не склонны ли его подданные к бунту. А главное, сколь велико влияние Персии и Турции на политические дела страны. Само собой, как и в Хиве, персидские агенты, состоящие при хане, по прибытии русских не будут сидеть сложа руки. Происшедшее с князем предвещало - борьба будет идти не на жизнь, а на смерть.

Все это, как искусный разведчик, Флорио Беневени должен был «присматривать прилежно и проведывать искусно, так чтобы того не признали бухаряне». Так гласила инструкция, составленная для него при отъезде.

Было по-петербургски хмурое зимнее утро, когда посольство по новгородской дороге покидало столицу. Ехали в каретах и на возках. Тяжело груженные сани везли дары. Большие сундуки, коробы, плетеные корзины были тщательно упакованы и завернуты в рогожи, дабы защитить от превратностей дальнего пути: сейчас от мороза, а потом от дождей и пыли, от зноя степей и пустынь.

Дары, которые вез с собой Флорио Беневени, были не просто частью придворного этикета и предназначались не только хану.

У сановников восточных деспотий, даже самого высокого ранга, в перечне понятий, которыми они жили, не было таких, как «государственный интерес» или «общественное благо». Не потому, что они были плохие или хорошие, а по той простой причине, что сознание их не вмещало этих категорий, они были слишком абстрактны для них и непомерно сложны. Существовали другие, простые понятия, из которых складывались правила жизненной игры - собственное благо, свой интерес, свое выживание. Подарки и подношения, что приносили им, говорили с ними на этом понятном, доступном ему языке. Поэтому не просто соболиные шкурки, драгоценная юфть и чеканное серебро лежали по коробам и корзинам. Там лежала плата за то, чтобы заставить одного вельможу говорить, другого - молчать, третьего - замолвить слово в каком-то деле. Там лежала плата за сведения, тщательно скрываемые, но столь необходимые, лежала плата за свободу, а может, за саму жизнь посла и его людей.

Что могло ждать их в конце долгого путешествия, какие тяготы и испытания - этого нельзя было сказать в тот день, когда карета все дальше увозила Флорио Беневени от столичной заставы. Привычно скрипели полозья, раскачивались рессоры, из-под конских копыт летел снег.

В самой же карете на спиртовке между тем поспел кофе, и крышечка серебряного, английской работы, кофейника мелко подпрыгивала. Флорио Беневени сидел за дорожным столиком на диване, обитом розовым плюшем. Наверное, он мог бы так же сидеть в петербургской гостиной. Но иллюзия эта нарушалась дорожным ландшафтом, зимними заснеженными перелесками, которые проплывали за слюдяным оконцем кареты.

Так ехали они, а впереди и позади них следовали возки, повозки и сани с людьми я скарбом, бремя от времени вереницу саней, растянувшуюся чуть ли не на полверсты, обгонял верховой. Это был казак из охраны, посланный предупредить впереди об их прибытии, чтобы были готовы ночлег для людей и фураж коням.

И начинало уже казаться, что так было всегда и всегда вдоль санной дороги будут тянуться слева лес, а справа поле с низкими зимними облаками. И что завтра будет то же, что и вчера. Эту бессобытийность и монотонность не прерывали даже въезды в попутные города и городишки. Почему-то казалось, что все это уже было и было видено прежде - и занесенный снегом жалкий погост, и каланча, и дом воеводы, жарко натопленный, с колоннами и антресолями.

Это течение дней прервалось, когда дорога сделала внезапный поворот и они выехали на высокий берег Волги. Если бы было лето, можно было бы спуститься далее по воде. Пришлось ехать вдоль берега. Караулы, сопровождавшие их, были теперь удвоены. Казачьи разъезды, вооруженные пиками, следовали во главе и в самом хвосте колонны. Это был знак, что они приближались к неспокойным местам - окраинам империи.

Наконец пришел день, когда ехавший впереди крикнул что-то и возки и сани стали останавливаться. На снег стали сходить люди и, закрываясь ладонью от слепящего зимнего солнца, смотреть вперед. Там, совсем неподалеку, чернели в свету темные слободские избы.

Астрахань.

Здесь бухарский посол дожидался его, как было условлено. Отсюда и далее путь их лежал вместе.

Кратчайший путь к Бухаре проходил через Хиву. Но для русского посольства путь этот был перекрыт. Обоим посольствам предстоял долгий окольный путь - через Персию и Тегеран.

Посол из России, направляющийся в Бухару, не мог быть в Персии желанным гостем. Правда, Персия не Хива и его едва ли решатся убить столь откровенным и хищным образом. Однако, предвидя возможные трудности, а также имея в виду секретную часть его миссии, инструкция, составленная для него в Петербурге, оставляла Беневени известную свободу маневра: «Ехать ему с ним, послом Бухарским, по состоянию дела, смотря инкогнито и под другим лицом, ежели потребно, чтоб его не угнали, или инако, по своему рассмотрению».

Если следовать как частное лицо, было больше шансов оказаться незамеченным. Мало ли кем может быть господин Беневени? Хотя бы купцом, чего проще? Но мало ли что может приключиться с человеком в дальней дороге.

Если он частное лицо, то и ответа за его судьбу нет, да и спросить не с кого. Вроде бы был такой, вроде бы проезжал, а может, и нет. кто знает. С послом великой империи так поступить было невозможно. Беневени решил ехать открыто, под своим именем и в своем звании.

После недолгого и благополучного плавания корабли на которых были посольства, пристали к персидскому берегу. 1 октября 1719 года Беневени писал Петру: «Всемилостивейший Царь Государь! Всепокорно доношу Вашему Величеству, что я вместе с Бухарским послом 4 Июля прибыл к Персидскому берегу в Низовую, где получил от сего Шахманского Хана письмо одно, в котором всяким удовольствием и впоможением ласкал нас, со всем тем 20 дней продержал нас пока подводы были присланы к нам».

Но это было только начало всяческих задержек, волокиты и обид, причиненных Беневени и его людям в Персии. В непонятном состоянии полуареста держит их шемахинский хан, не давая следовать далее и ссылаясь, что нет-де на то указания шаха. Но знает ли шах вообще об их прибытии?

На свой страх и риск Беневени отправляет «тихим образом куриера одного пешего» с сообщением к шаху. Посланный пропал бесследно. Отправил другого, но тот вернулся ни с чем - не пропустили на заставах. Беневени посылает еще двоих, верхом, в обход застав и пикетов.

Но нет ни посланных, ни ответа от шаха. Дни идут, проходят недели и месяцы. Вокруг русского посольства кипят безумные интриги, разносятся слухи и сплетни одна нелепее, вздорнее другой. То находится грек, который объявляет всем, будто Беневени никакой не посол, царские грамоты у него, мол, все фальшивые. То появляется слух, будто из Астрахани идет морем войско, чтобы выручить посла и его людей. То еще что-нибудь столь же вздорное и нелепое. Но всякий раз каждое такое сообщение становится предметом бесконечных пересудов и обсуждений между ханом и его людьми, чиновниками и обывателями.

Наконец, хан шемахинский объявляет, что все проблемы разрешены и дозволение ехать получено. Вызвав чиновника, в присутствии посла он велит ему приготовить подводы. Через четыре дня, говорит он, посольство отправится в путь. Через четыре дня выясняется, что никаких подвод нет и вообще никто не собирается их давать. Нет и разрешения шаха. Во всяком случае, хан говорит теперь, что его нет.

Все это было бы объяснимо, если бы за этими действиями стоял какой-то интерес или выгода шахского ли двора или самого хана. Но даже этого не было. Во всех этих поступках и лжи невозможно было проследить ни малейшей логики, никакого здравого смысла. «На их ласку и обещания, - писал Беневени царю, - надеяться невозможно; понеже люди самые лгуны и весьма в слове непостоятельны, что часто слово переменяют».

Какой был смысл в том, что накануне петрова дня, дня именин императора, шемахинский хан отправил своих людей, чтобы те окружили дом посла и стреляли по русским? Те отвечали пальбой так, что персы бежали, пятеро из них были убиты, один ранен. Хан тут же прислал посредников - мириться.

Фантасмагория эта продолжалась с разными перепадами почти год. Правда, раз Беневени заметил, что происходящее имеет вроде бы объяснение и вяжется со здравым смыслом. До Персии дошли сведения о новых русских победах над шведами, и близ персидского берега проплыла флотилия под российскими флагами, занесенная туда непогодою. На какое-то время чиновники, солдаты и сам хан изменились неузнаваемо. Они стали не просто приветливы и не просто дружелюбны, они заходились от лести. Это-то было бы понятно. Так они реагировали на силу.

В конце концов спустя почти год Беневени, а с ним и бухарский посол были отправлены в Тегеран. То, что увидел он при дворе, мало отличалось от виденного ранее. «Все министры, - сообщал Беневени царю, - генерально смотрят на свою прибыль и рассуждения об интересе государственном никакого не имеют. И такие лгуны, что удивительно: на едином моменте и слово дают и с божбою запираются».

Но при всех этих обстоятельствах, среди всех этих препон и препятствий Беневени оставался верен себе, оставался разведчиком. Даже из своего почти годичного заточения у шемахинского хана он сумел регулярно посылать царю подробные военно-политические донесения. Попав ко двору шаха, Беневени не забыл ни своей миссии, ни своего призвания.

В Тегеране, в шахском дворце, он встретил турецкого посла, прибывшего с особыми поручениями. Само собой, ни с кем, кроме самого шаха и ближайших его людей, делиться этим посол был не должен. И уж тем более с Беневени, послом России.

Отношения Османской империи и России были в те времена отношениями соперничества и войн, перемежавшихся недолгими и непрочными перемириями. Но тем важнее было Беневени узнать, в чем заключались тайные поручения посла. «Я зело труждался доведаться комиссии Турецкого посла», - будет он писать царю Петру позднее.

Правда, было одно обстоятельство, которое несколько облегчило невозможную и невыполнимую, казалось бы, задачу - Беневени знал посла лично, бывал знаком с ним ранее, в бытность свою в Константинополе. И, самое главное, ему было известно, что был посол «человек зело к деньгам похотлив».

Но одно дело - знать об этой слабости, другое - исхитриться повязать его этой слабостью, взнуздать и впрячь его в свою коляску. Беневени сумел это сделать. И, как оказалось, не напрасно. Почти все пункты, с которыми прибыл посол, были направлены против России. Некоторые из них касались торговли. Еще в царствование Алексея Михайловича был заключен договор, по которому персидский шелк шел через Каспийское море, на Астрахань. Это было убыточно для Турции - прежде торговля эта шла через Смирну. Ныне же город этой пришел в упадок.

Посол должен был потребовать от шаха прекращения торговли шелком через Россию.

Кроме того, Порта вообще выговаривала Персии за уступчивость северному ее соседу, требуя более жесткого курса.

Давление это подкреплялось силой: Порта объявляла о своих притязаниях на тогдашнюю персидскую провинцию - Эриванскую область (нынешняя Армения). Подразумевалось, что притязания эти могли быть уменьшены или вообще забыты, если персидский лев обнажит свои клыки навстречу северному медведю.

Попытка давления на Персию была важнейшим военно-политическим ходом. То, что узнал Беневени, находясь в Тегеране, и сообщил царю, предопределило события, которые воспоследовали.

Покинуть Тегеран, однако, оказалось так же трудно, как и попасть в него. Снова потянулись недели и месяцы обещаний и обманов, заверений и новой лжи. Как и прежде, никто не говорил послу «нет». Все говорили) «да», только «да», даже шах. Но по-прежнему никакими силами он не мог покинуть столицу и продолжить свое путешествие. Вместе с ним разделял его мытарства бухарский посол и его люди.

В инструкциях, ему данных, о после были особые слова: «с послом бывшим Бухарским искать доброй дружбы и конфиденции, також и из людей его, чтоб войтить тем с ним в дружбу и чрез их бы получать тамо всякие ведомости».

Если перевести этот пункт на профессиональный язык разведки, это было задание на вербовку.

Посол бухарский был человек пожилой, хотя далеко не старый, того возраста, когда увлечения молодости уж покидают человека, а безразличие старости еще не успело вступить в свои права. Из-за отсутствия более точного слова возраст этот почему-то называют зрелостью.

В Петербурге они почти не виделись, в Астрахани слишком заняты были сборами и отправкой. Но зато путешествие, вынужденное «сидение», в Шемахинском ханстве, а потом в Тегеране предоставили им избыточные возможности, чтобы лучше узнать друг друга. А если было бы то угодно судьбе, то и подружиться.

Как только представился случай, еще на корабле Беневени пригласил бухарца к себе в каюту. Ветер был попутный, шхуну покачивало так слабо, что дорожный серебряный кофейник, английской работы, стоявший на спиртовке и наполненный до краев, не плескался. Как всякий добрый мусульманин, посол не пил вина, что создавало некоторые трудности в общении с ним.

Беневени стал рассказывать ему, что чувствовал он, когда после Италии впервые оказался в этой стране. Посол слушал его внимательно, но, когда он замолчал, не сказал ничего. Тогда Беневени стал рассказывать ему об Италии, об апельсиновых рощах, что террасами спускаются к вечно синему морю, о Колизее и дворцах дожей.

Посол молчал.

Беневени удивился, рассердился, обиделся и замолчал тоже. Так они сидели довольно долго. Молчание тяготило Беневени, он не привык сидеть с собеседником молча, но решил выдержать. Пытка кончилась, когда по прошествии долгого времени посол стал наконец прощаться. Он благодарил Беневени за общество и просил завтра нанести ему ответный визит.

На другой день они сидели в каюте посла и молчали. Время от времени посол улыбался ему, что означало вежливость. Остро пахло чужими, пряными запахами. Самый длинный диалог произошел, когда Беневени спросил о Бухаре - какой, мол, город, велик ли?

Большой.

Больше Петербурга? Меньше?

Больше. - Но, снова подумав, поправился: - А может, и меньше.

Утверждение, что его город больше Петербурга, могло обидеть гостя. Сказать же, что меньше, значило умалить достоинство своего хана и уронить себя.

Постепенно молчание перестало тяготить Беневени, Ему не хотелось даже уходить к себе, начинало казаться, что он стал находить в этом непонятное удовольствие. Когда потянулись долгие месяцы в Шемахине, они возобновили эти визиты друг к другу. Это было непривычное времяпрепровождение. Хотя они не сказали один другому и десятка слов, Беневени казалось, что он знает о своем спутнике все.

Возможно, психологически это была высокая степень близости. Во всяком случае, дальше этой черты отношения их не шли. Посол не пускался в обсуждение дел, не комментировал происходившее с ними. Когда Беневени говорил что-нибудь, он вежливо улыбался или кивал. Когда им мешали уехать - сначала шемахинский хан, а потом шах, - он всем видом своим давал понять, что разделяет негодование Беневени, его отчаяние и обиду. Сам же не прилагал ни малейших усилий, чтобы добиваться изменения их участи.

Было ли это усталостью от жизни, или традиционным восточным фатализмом, или бухарец знал и чувствовал что-то в судьбе, чего не знал и не чувствовал он, Беневени, европеец?

«То, что должно случиться, должно случиться и «тщетно пытаться отсрочить его приход» - так писал поэт, и так многие на Востоке ощущали судьбу.

Когда наконец им было разрешено покинуть Тегеран в продолжить свое путешествие, было уже лето. Беневени и его посольство прибыли в Бухару только в конца 1721 года, проведя в дороге пять месяцев. Всего же путь из Астрахани до Бухары занял два с половиной года.

Верст за десять от Бухары посольство ожидала торжественная встреча: целая кавалькада придворных в шелковых китайских халатах, расшитых золотом. Посольство было с почетом препровождено в отведенную для него резиденцию.

За несколько дней до приема старший евнух, любимец хана, уточнил с Беневени ритуал аудиенции - как входить, как кланяться, когда и на какое место садиться. В деталях была согласована речь» которую он собирался прочесть в ответ на приветствие хана.

В обширном зале приемов, на возвышенности, окруженный ближайшими людьми, хан торжественно принял посла российского императора. Не просто должен был подать ему Беневени грамоту царя, а войти, держа ее на голове обеими руками. И не просто принять надлежало ее хану, а возложив на нее руку, что означало величайшее внимание и почтительность.

Шелковый расшитый халат переливался на хане, а зеленая чалма означала, что он совершил хаджж - паломничество в Мекку. Борода и брови хана были окрашены хной, как принято при персидском дворе. Движения его были уверенны, а голос звучал властно. Выдавали хана только глаза. Извечная, беспрестанная тревога таилась в них.

Чего постоянно боялся хан Великой Бухары? Хивинских набегов? Персов? Коканда, который постоянно тревожил ханство с востока? А может, хан смертельно боялся беков, тех самых вельмож, что уверенно восседали по левую и правую его стороны?

На речь посла, который зачитал ее по-турецки, хан отвечал по-русски: «Хорошо, изрядно».

Так началось трехлетнее пребывание Беневени в Бухаре.

Начало этого пребывания, казалось, было благоприятно. Продолжение оказалось мучительно. Что же касается завершения и шанса вернуться, то до этого Беневени предстояло еще дожить.

Дом, предоставленный послу, был просторен, а сад тенист и прохладен. Какие-то нищие постоянно сидели в тени ворот, и прохожие отдыхали под сенью ближайшего дерева. Если послу приходила мысль выйти за ворота и пройтись по улице, за ним всегда следовала тень. Если он выезжал куда-нибудь верхом, из соседнего переулка появлялся всадник и следовал за ним на почтительном расстоянии. Одарив любимца хана, старшего евнуха, Беневени осведомился у него о странном этом порядке.

Господин, - отвечал евнух, лицо и голова которого были похожи на черепашьи, - благородный и щедрый господин Я, жалкий раб великого хана, не могу ведать о таких делах. Но полагаю, что если кому и приказано сопровождать неприметным образом выезды господина посла, то делается это ради его же блага и безопасности. Благородный и великодушный хан не хочет обременять господина посла навязчивым вниманием своих слуг. Благодеяния его не назойливы, а милости не явны...

Правда, люди посла были вроде бы свободны от такого сопровождения. Но кто бы мог сказать точно?

Пока Беневени был поглощен своими посольскими обязанностями, визитами к хану, приемами, одариванием ханских любимцев и вельмож, люди его, чтобы не томиться от безделья, занялись кто чем мог. Казачий сотник стал промышлять торговлей при большом бухарском базаре, интересуясь заодно, какие товары есть и каковы цены в других городах ханства. А также сколько дней пути в эти города.

Другие обнаружили в себе, не без помощи Беневени, величайшую склонность к рыболовству и целые дни проводили за этим занятием на Зеравшане. Потом стали ездить к Амударье. То ли плохо клевала рыба, то ли искали они каких-то особо удачных мест, но рыбаки не оставались подолгу на одном месте, добираясь порой до самых отдаленных берегов и притоков. И только Беневени да сами рыболовы знали, с каким уловом возвращались они всякий раз: в небольших мешочках, на всякий случай заранее спрятанных в одежде, были образцы песка, взятого в разных местах реки. В беловатом, крупном речном песке мелькали желтые искорки золота. Потом образцы эти с надежным человеком Беневени тайно переправит в Россию, в Петербург.

«Доношу, - писал он царю, - что Аму-Дарья начало свое имеет не из золотых руд, но в нее впадает река Гиокча, из которой входит золотой песок в Аму-Дарью. Последняя река вытекает из гор, богатых рудами, близь Бадахшана. При ее верховьях тамошние жители находят в горах крупные зерна золота, особенно в летнее время... »

В отличие от других своих писем это Беневени писал шифром, или «цифирью», как называли это тогда.

В горах же тех, продолжал Беневени, «золото и серебро искать заказано и непрестанно в таких местах караул держат». В других местах, о которых разведал посол и его люди, были залежи меди, квасцов, свинца и «железа самого доброго». В Шеджелильских же горах, писал он, находятся серебряные руды. Но, как и бадахшанское золото, серебро в этих горах за семью печатями. «Я-то прежде слышал от Татаров, - продолжал посол, - а потом подтверждение имел от одного полоненного, старого Русака, который мне яко презентитесте сказывал, что при Аран Хане Хавинском (тому будет тридцать лет) один Кизильбаш Хану донес, что в таких горах серебро и оного много достати можно; чего ради хан, определя работников, послал оного немедленно такое серебро искать, и с невеликим трудом сыскано и Хану на образец большой кусок камени прислано, из которого при пробе больше половины серебра вышло; что услуша Озбеки большие, собравшись, и вдруг к Хану приступили, представляя ему, что такое серебро не только вынимать не надлежно, но про него ниже человеку дати ведать не довелось, ибо могут с того легко войну с соседями нажить. Чего ради Хан того ж часу велел сысканную руду по-прежнему зарыть и оного рудокопца живого в землю закопать».

Узнав о таком эпизоде, Беневени, понятно, должен был стать еще осторожнее. «Озбеки большие», то есть узбекские предводители и беки, рассудили, с точки зрения своих интересов, разумно - если бы о серебре или золотоносных рудах узнали в Персии или Китае, Бухаре не миновать бы нашествия. Вот почему информация эта не должна была уйти за пределы ханства. Рудознатец же, думавший заслужить милость хана, поплатился за это жизнью. Жизнью же должен поплатиться за это и всякий, будь то сам посол или кто из его людей, если он захотел бы приблизиться к этой тайне, узнать о ней, передать в свою страну.

Если хотя бы тень подозрения пала на посла, он в все, кто прибыл с ним, были обречены. Ни хана, ни его беков, людей в парадных одеждах, с непроницаемыми и надменными лицами, невозможно было бы убедить, что Россия не собирается ни нападать, ни отнимать у них эти земли.

Они не могли бы поверить этому, потому что это лежало бы вне привычных и понятных им действий. Если сильный может взять, то сильный всегда берет. За Россией же была сила, это они знали.

В инструкции, составленной послу при отъезде, содержался особый пункт - можно ли в то место, где меется золото, доставить людей и «не будет ли то противно Бухарцам?». Иными словами, не нарушит ли суверенитет бухарского ханства приезд людей из России и шведских специалистов, припасенных для этого случая? Вот почему так подробно старался разузнать Беневени и сообщить царю, что Балх, где есть в горах золото, отложился от Бухары, независим и имеет своего хана.

«Не будет ли то противно бухарцам?» - об этом думали в Петербурге. Пока сведения получаемы от других, это информация из вторых рук. Если не сам Беневени, то кто-то из его людей должен побывать в местах, где есть золото. Кто? Рыболовам в горах делать нечего. Значит, отправиться должен кто-то из людей торговых.

Казачий сотник, что приторговывал при бухарском базаре, постепенно расширял круг своей деятельности. С попутным караваном побывал он в Газли, недалеко от столицы. Через месяц-другой отправляется в Самарканд. И только на третий или четвертый раз решил он направиться в сторону Бадахшана.

Много важного и интересного удалось разведать сотнику во время этих его поездок и про золото, и по торговым делам. В Балхе и Бадахшане на базарах встретил он кое-какие российские товары. Видел он там и другое - английские изделия, сукна. Это были первые знаки, первые гости из далекой Англии в тех краях. Казачий сотник, вернее, купец, а еще точнее - разведчик, побывавший там со своими товарами и приказчиком, заметил это и особо оговорил в своем донесении. Следом за английскими товарами должны появиться сами купцы. И не только они.

Пройдет не так много времени, и во дворцах среднеазиатских эмиров, на улицах городов и базарах появятся новые фигуры. Обычно это люди, свободно говорящие на местных языках, нередко принимающие обличье местных жителей, хотя военная выправка и выдает их. Но они появятся позднее, и вступить с ними в схватку предстоит уже не Беневени и не его казачьему сотнику, а тем, кто сменит их потом в восточных делах русской секретной службы.

С донесением о золоте Беневени отправил в Россию самого сотника, оговорив в письме, что сотник тот «везде верную свою службу со особливою смелостью оказал, ибо я его в некоторые дела употреблял и в разные места про золото проведывать посылал».

Отправляя гонца, Беневени не был уверен, доберется ли тот до родины. Курьер, отправленный к нему из Астрахани, был убит по дороге. Другой, следовавший из Бухары, пропал бесследно. В Хиве, что лежала на пути всем торговым людям, ехавшим в Астрахань или обратно, учиняли доскональнейший обыск, ища скрытых писем.

Такой обыск был делом неслыханным и ни в каких землях не принятым. Когда очередной караван прибыл в Хиву, никто из ехавших не возмущался этим более, чем грек Дементий, купец и турецкий подданный, следовавший из Бухары на Астрахань и далее к себе в турецкие земли.

Меня в Константинополе знают! Во дворце его величества султана, вот где принимают мой товар! Я расскажу там о здешних делах. Ни один купец не захочет ехать сюда!

Грек так горячился, так был возмущен, что чиновники решили оставить его в покое. Ведь если и правда из Константинополя придет жалоба на имя хана, виноваты окажутся они, хотя делают это по ханской воле. И им, а не кому-нибудь, не сносить тогда головы.

Отпущенный ими без обыска грек, уплатив положенные пошлинные деньги, следил, как работники укладывали тюки на верблюдов, когда к чиновникам приблизился один из грузчиков, верзила в грязном синем халате и таком же платке, обмотанном вокруг головы. Был человек тот силы великой и работал по найму на погрузке разных товаров. Сам же он был из русских, из числа тех немногих, кто, приняв ислам, избавился этой ценою от рабства. Он зашептал что-то главному, указывая глазами на грека, и главный слушал его, несколько отодвинувшись брезгливо.

Как мусульманин мусульманину говорю, эфенди. Не простой человек этот грек. От царского посла он. Я в Бухаре вместе их видел! Вели взять его, вели вязать! Пускай его попытают!

Поймав на лету мелкую монету, он отбежал в сторону, как делает собака, схватив кость. А потом, выглядывая из- за угла навеса, смотрел злорадно, как с двух сторон приблизились к греку туркменские солдаты, как схватили его и спутников, бывших с ним, и поволокли, чтобы отдать страже и посадить под замок.

В каменной башне, куда бросили их, Дементий продолжал возмущаться. Но двое других купцов и приказчики, бывшие с ними, молчали и смотрели на него исподлобья. Это он виноват, что схватили их, из-за него все. Пришлось объяснить им кое-что. Пришлось сказать, что если и правда решат, будто отправлен он от посла, то остальным тоже не жить. Потому что вместе путь их из Бухары на Астрахань - заодно они, значит. Нужно вместе держаться и на одном стоять. Торговые люди, мол, они и подданные его величества султана. Лучше бы, конечно, если б они могли назваться персидскими подданными. Персии здесь боятся. Но зато и обнаружить обман было бы легче. Так, порешив стоять на одном, провели они ночь в темнице, не ведая, что принесет им завтрашний день.

Утром загремели ключи, отворилась дверь, стража повела их не куда-нибудь, а во дворец. И допрашивать их взялся не кто-нибудь, а сам Ширгазы, хан хивинский. Одно повторял хан: признайтесь, какой злодейский умысел велел русский посол передать своим в Астрахани. Может, бумаги какие или письмо. Под пыткою все равно скажете. Лучше так говорите!

Но чем больше пугал их хан, чем больше был страх перед пыткой, тем тверже стояли они на своем. Отрицать все было единственным их спасением. Да и в чем было виниться?

Пытать их не решались. Нельзя пытать подданных другого государя, не доказав их преступления. Они же упорно отрицали всякую сваю вину. Семь ночей держали их в каменной башне. Семь дней водили на допрос. Уж и палач был призван, и мастера пыточных дел. Только махнуть рукой хивинскому хану, и отдадут их палачу и отведут в подземелье, что у Черных ворот.

Не махнул рукой хан. Через семь дней стража вывела их из темницы, отвела в караван-сарай и ушла. Они не сразу поняли, что это значит, и не сразу поверили. А, едва поверив, поспешили к своим товарам. Все было на месте, все было в порядке, кормлены и поены кони и верблюды. Ничто не мешало им отправиться в путь хоть сегодня.

И они отправились не мешкая. Правда, можно было подождать большого каравана, который должен был идти дня через два. Но никто не хотел оставаться в Хиве ни часа.

Только когда они отошли достаточно далеко от города, поверили окончательно, что смерть минула их. Но беда все-таки шла за ними следом. На четвертый день в степи нагнали их каракалпаки и отняли все товары. Сколь ни прискорбен был тот убыток, после пережитого они старались не роптать. Тем паче что нападавшим и убить их ничего бы не стоило. Или увести в плен, чтобы выгодно продать в рабство. Те же хивинцы купили бы их. Не сделали этого каракалпаки. Даже коней не отняли. Оставили им жизнь и позволили идти своим путем. Дай им бог, этим степным разбойникам!

После всего, что было пережито, путешествие по морю на русской торговой шхуне воспринималось уже как конец путешествия, как счастливое его завершение.

В Астрахани, пока спутники его рядились на гостином дворе о кредите, дабы поправить дела, Дементий, узнав, где дом господина губернатора, поспешил туда. Там, явившись пред самим лицом губернатора, велел слугам снять и принести седло со своего коня и вспороть его. Оттуда вынул он тряпицу, а в ней письма на имя государя и Петра Шафирова, подканцлера. Потом же, оставшись с господином губернатором наедине, долго говорили о чем-то.

А скажи-ка, как ты мыслишь, - допытывался у купца губернатор, - хан хивинский своей ли волей против российской стороны такой афронт держит? Или персы его к тому понуждают?

Но Дементий не был разведчик. Был он купец, иногда - курьер для тайных поручений. Поэтому отвечал он так:

Когда человеку рубят голову, ваше превосходительство, какая ему разница - тот, кто рубит, творит ли это по своей воле или по приказу? Так и с ханом хивинским. По своей воле или нет держал он нас и лютой казнью грозился, о том мы не помышляли.

В отличие от купца Дементия государственным людям Российской империи знать это представлялось весьма важным. Независим ли в своих действиях хивинский хан? Независим ли хан бухарский?

За годы, проведенные в Бухаре, Беневени убедился, что хан во всем, что он делает, оглядывается на беков, стоящих у его стремени. «До сих пор, - писал он царю, - я не имел случая переговорить с Ханом; только говорил с ним на гулянье за городом, куда нарочно он приглашал с собою; но и то при людях. Я знаю наверное, что он желает со мною наедине повидаться; но не знает, как бы это сделать, чтобы Узбеки не узнали. При Хане есть любимый евнух, у которого в руках все управление; подарками я его подкупил, и он меня поддерживает»,

Достопочтенный Ибрагим-бей, - говорил Беневени евнуху в своей резиденции, куда пригласил его, дабы никто не мог их слышать. - Ценя ваше высокое расположение к делам моего государя, хочу просить при случае поговорить со светлейшим ханом о торговом договоре с Россией. Пусть бухарские и российские купцы ездят безбоязненно и беспошлинно. От этого великая выгода обеим сторонам будет. И само собой, те, кто содействовал этому, забыты никак не будут.

Евнух наклонял голову в тюбетейке, расшитой камешками ляпис-лазури и золотом, и молчал, поглаживая одна о другую свои мягкие, женственные руки. Тогда посол «вспомнил» о дарах, приготовленных для него, и велел казаку, чтобы принес. Входил казак, чубатый, в малиновой рубахе с кистями и сапогах, словно и не было никакой Бухары, а сидели они где-нибудь в Оренбурге или Саратове. Но выходил он, оставив ящик с дарами, ступая бесшумно по высоким коврам, и Бухара снова вступала в свои права. Евнух долго разглядывал парчу, смотрел на свет, дул в меха и прикладывал к щеке, проверяя, мягкие ли. И, только утешив душу и налюбовавшись, продолжал разговор, продолжал с того же слова, с той фразы, на которой прервался.

При случае и благорасположении обстоятельств я буду говорить со светлейшим ханом о торговых делах. Светлейший хан на сердце носит заботы своих подданных и не преминет во благовремение утешить их.

Есть еще одно дело, достопочтеннейший Ибрагим-бей. У Бухары, как и у России, есть враги. Высокочтимый хан мог бы в лице российского императора обрести великую опору и непобедимый меч для сокрушения своих врагов. Военный союз - вот что нужно нашим странам. Если кто-нибудь нападет на бухарское ханство или изнутри вздумает угрожать власти великого хана, российское войско по его просьбе придет ему на помощь. Зная это, ни один враг не посмеет посягнуть на священные пределы ханства.

Но евнух словно не слышал его. Он разглядывал перстни на коротких розовых своих пальцах и любовался игрой камней.

Беневени не собирался сегодня дарить ему еще что-то и пожалел, что не догадался заранее разделить дары на две части, сообразно двух частям разговора. Пришлось выйти и распорядиться. Снова вошел казак, неся новые подарки. Снова евнух долго разбирал их, рассматривал и любовался. После чего, однако, опять стал разглядывать свои перстни и то, как играют камни. Подарки он принял, но говорить с ханом об этом деле не стал. Не хотел или не мог.

Военный союз делал бы ханство независимым от Персии, позволил бы не бояться вторжения персидских войск, происков Хивы и Коканда. Но беки, держащие руку Персии, а главное, Муса-бек, что стоял по левую сторону от ханского трона, не дадут хану заключить этот союз. Если же хан и попытался бы совершить это, волею шаха и послушных ему беков дни строптивого хана были бы сочтены. А новому хану не нужен будет бывший евнух прежнего хана. Если ему и удастся избежать заведомо прискорбной участи своего хозяина, безвестие, забытье и отсутствие почестей станут его уделом.

Неужели русский посол не понимает этого? Неужели он думает, что кто-нибудь станет поступать себе на погибель?

Полюбовавшись еще какое-то время затейливой игрой камней, евнух повторил, что постарается сказать хану о торговом договоре, и стал прощаться.

Беневени не оставлял надежды поговорить обо всем этом с ханом сам. Поговорить с глазу на глаз. Если евнух не может (или боится) помочь ему в этом, есть другие люди. Есть сестра хана, есть нянька, которой хан доверяет. Посол передает им подарки, располагает к себе, покупает доверие и приязнь. Но хан колеблется, хан боится. Купленный персами Муса-бек может так же купить и его сестру и няньку. И кто знает, не передают ли они ему каждое слово посла, каждое слово хана?

В день, когда Беневени праздновал день именин царя, хан ночью без свиты, один явился к нему и, видно, хотел говорить без свидетелей. Но увидел, что у посла в гостях были беки, и не решился. Однако сделал величественное лицо и поздравил с праздником. У самого же в глазах был все тот же страх - не сочтут ли беки, будто у него какие-то тайные дела с послом, не усмотрят ли в том опасности себе или Персии?

Летом 1722 года начался Персидский поход русских войск. Муса-бек и другие, что тайно старались вредить послу, присмирели. Когда же стало известно о взятии Дербента, Решта, Баку, приуныли на глазах или, как принято было говорить в Бухаре, червь печали поселился в их сердце. Правда, они пытались несколько развеять эту печаль и обрести утешение, оказывая всяческие неискренние и запоздалые знаки внимания российскому послу.

В эти же дни неожиданный посланец посетил Беневени. Это был гонец от хивинского хана. Хан писал, что радуется победам русского войска. Хан сожалеет, что на его земле по недоразумению оказался убит русский посланник и пострадали его люди. У хана нет лучшего утешения, как надеяться, что, возвращаясь обратно, господин посол согласится следовать через Хиву. Это кратчайший, да к тому же и наиболее безопасный путь. Так писал хивинский хан российскому послу Флорио Беневени, когда русские войска вступили в пределы Персии и дальнейшие их планы не были никому известны.

Беневени же, выполнив свою миссию как разведчик, сделав все, что он мог как дипломат, действительно помышлял о том, чтобы вернуться обратно. Тем более что начавшиеся междоусобицы и смуты делали его пребывание и вовсе бессмысленным.

Наконец от государя было получено разрешение на отъезд, и он стал говорить об этом с ханом. Хан отвечал уклончиво. Хан ждал, что скажут об этом беки. Беки же, и даже Муса-бек, сами не знали, что сказать. В Персии царил разлад и смуты, и, хотя содержание выплачивалось им по-прежнему, в Тегеране тоже не ведали, что надлежит делать: по-прежнему бороться ли с русскими, или, может, искать в них союзников хотя бы против Османской империи? Неопределенность персидских дел породила такую же неопределенность в Бухаре.

«Сколько ни старался об отпуске моем, никакого решения получить не мог, - доносил посол. - Только обманывают под разными предлогами и проводят, постоянно обнадеживая... После того, когда уже все, что имел, роздал на подарки здешним министрам, упрашивая беспрерывно, чтобы меня отпустили, я получил от Хана конжед-авдиенцию; он вручил мне грамоту; но отпустил метя только на словах. Хотя Хан приказал во всем меня удовлетворить и, как можно скорее, отправить с конвоем до Персидской границы, но его министр ничего не исполнил... »

Ситуация, ставшая знакомой еще по Персии.

Только через полгода, после неимоверных усилий Беневени удалось в конце концов выехать из Бухары.

Накануне заглянул к нему бывший посол бухарский в Петербурге, Пришел проститься. Они почти не виделись в Бухаре. «То, что должно случиться, должно случиться, и тщетно пытаться отсрочить его приход>, - посол по-прежнему через эту формулу ощущал жизнь и судьбу. Но на этот раз он не был уверен, что у переправы через Амударью с Беневени должно случиться именно то, что замыслил Муса-бек. Поэтому он сказал Беневени, что хочет полюбоваться цветами его сада. На языке» который Беневени научился понимать, это означало приглашение к конфиденциальному разговору. И действительно, выйдя в сад, посол шепнул ему несколько слов и, словно испугавшись, что пошел не только против всесильного Муса-бека, но и, возможно, против судьбы, стал прощаться.

Они не говорили «до свидания» друг другу. Они знали, что не увидятся никогда, даже если Беневени удастся избежать гибели и обойти смертельные ловушки, уготованные на его пути.

Несмотря на то что стало ему открыто, Беневени не мог уже ни отсрочить столь давно ожидаемый отъезд, ни изменить маршрут. Он не стал делать это еще по одной причине. Приход посла, что это - действительно предостережение друга? Или предательский, тонкий ход все того же Муса-бека, чтобы задержать его в Бухаре? Только выйдя в Амударье на переправу, будет он знать правду. Но тогда может оказаться уже поздно. Наверняка поздно, А может, и правда, существует судьба и того, что должно случиться, нельзя избежать? Проведя в Бухаре три года, человек невольно начинает смотреть на вещи иначе, чем смотрел до тех пор.

Когда посольство приблизилось к городу Чикчи, что лежал на пути и был в десяти верстах от переправы, несколько бухарцев, приставленных к каравану, сказали, что им нужно ехать далее. Беневени догадался, куда спешили они. Очевидно, посол сказал правду. «Оные шпионы, - писал он потом, - вперед уехали ко Туркменам ведомость об нас подати; и то учинилось пред полудни». А после полудня начался проливной дождь, который задержал посольство в Чикчи на целые сутки. Это и была та самая рука судьбы, в которую так верил бывший посол бухарский. За это время Беневени получил точные данные - у переправы их ждала банда местных кочевников. Они должны были налететь, когда половина посольства переправится, а другая будет еще на той стороне реки.

Конечно, это был более продуманный ход, чем то, что совершил Ширгазы, хан хивинский. Убить посольство в пути, чужими руками - в этом случае двор бухарский и сам хан оставались в стороне. Тем более что они могли бы сказать, что и их люди погибли при этом. Что, впрочем, было бы правдой.

Но, очевидно, Беневени стало бы известно о том, что готовилось, даже если бы посол бухарский не сказал ему об этом. Разведчик не зря провел здесь три долгих года. У него были люди, узнававшие тайные вести и сообщавшие ему о многом. В течение дня, когда посольство было в Чикчи, ему «ведомость подал один друг» о большом отряде, секретно посланном из Бухары, чтобы перехватить русских, если им удастся избежать засады у переправы.

В этой ситуации оставалось одно - вернуться в Бухару.

Отсюда, из Бухары, Беневени пишет последнее свое письмо царю. Доберутся ли они до русских крепостей, что у Каспия, неведомо. Письмо же, посланное через верных людей, должно дойти. И вести, которые он сообщает о судьбе посольства и о делах бухарских, эти вести должны будут достичь царя. Пишет он о разорении, замешательстве и бунте, которые переживала Бухара в те дни. Пишет о своевольстве беков. А также о краске для шелка, секретом которой владеют бухарцы. Сам же народ бухарский, пишет посол, «люди обходительные».

Кроме того, еще одну важную весть подает он в Россию в последнем своем письме. Причина всех их бед, а возможно, и будущей гибели посольства - житель «города Таскента из Туркестанской орды, именем Хаджи-Раим». Доносчик и ябеда, он подал хану письмо, в котором писал, что курьеры, мол, «которые к нему, Флорию, посылаются, шпионы и ездят под именем купечества и осматривают земли Бухарские, Хивинския и Туркестанския». Хан дал ему копию того доноса «на ориентальном языке». Сделал же хан это тайно от Муса-бека и других, потому что по-прежнему ласков к нему. Хан же сказал ему, что доносчика того можно схватить в Уфе или Тобольске, где он «имеет купечество».

Просил же он также у государя императора прислать ему грамоту для шаха персидского, чтобы дал тот ему в пути охрану от разбойников и пропустил бы через свои земли.

Но ответа и царской грамоты получить ему не пришлось.

Поняв, что не удалось погубить посольство в дороге, Муса-бек и другие, кто держал персидскую сторону, потребовали от хана: посла «потерять и ограбить, а людей всех в полон взять». На тайном совете только ближний министр защитил его, говоря, что посла как гостя должно проводить с честью до персидской границы. Не потому говорил это, что Беневени задобрил его или подкупил подарками, а потому, что, живя в жестокий и вероломный век, не любил жестокость и избегал вероломства. И такие люди были в то время, хотя век их и был недолог.

Но сколько сможет хан противостоять воле беков, которые сильнее его?

В первых числах апреля из городских ворот Бухары вышел татарин, ведя за собой четырех верблюдов. У ближайшего колодца он наполнил водой бурдюки из толстой ослиной кожи, погрузил их на верблюдов и отправился дальше по дороге, что вела на Хиву. Солнце светило ему в лицо, он ехал на первом верблюде, ведя за собой остальных, пока Бухара не скрылась за горизонтом.

Соглядатаи доносили Муса-беку, что российский посол совсем отчаялся, видно. Сам он и люди его все больше сидят дома и на улице почти не показываются. Приходил к нему только русский купец один, да и тот скоро ушел.

Не ведал Муса-бек и осведомители, что этот день был последним днем русского посла в Бухаре. В полночь он сам и часть людей, бывших с ним, выбрались по одному через боковую калитку сада. На дальней окраине, за бахчами их ждали уже казаки с оседланными конями. Когда луна зашла, двадцать восемь всадников поскакали от города в сторону Хивы.

Был уже день, когда они достигли наконец степи и нагнали своего водовоза. Три бесконечных дня безводною степью ехали они еще после этого, прежде чем вышли к первому колодцу.

Иного пути, кроме Хивы, в Россию не было. Перед ними лежала раскаленная степь, пустыня и путь в Хиву. Но в Хиве убили Бековича и казнили его людей. Что ждало их?

Русское посольство было встречено за две версты от города. Посла поздравили с приездом. Отметив, что он в дорожном платье и в бороде, просили переодеться для чести хана. Беневени был уже «во французском платье», когда при въезде в город его встретил любимец хана Достум-бей. При европейских дворах таких любимцев называли «фавориты», часто добавляя к этому слово «всесильный». Достум-бей был всесилен. Беневени понимал это. Человек этот, писал он в дневнике, «имеет значение более самого хана; его трепещет вся страна».

Мы приглашали тебя ехать на Хиву, - сказал ему Достум-бей при встрече. - Почему же ты медлил? Может, ты не верил нашим словам?

Я верил обещаниям твоим и хана, - так отвечал Беневени. - Не ехал же долго по многим причинам. Самовольно, без указа государя ехать я не мог. Гонец же, который вез его письмо, был убит дорогой. Во-вторых, я опасался бухарского хана, который враг Хивы. Он постоянно пугал меня судьбою князя Бековича. Я же искал тому удобный случай и вот прибыл сюда, потому что всегда считал дорогу на Хиву безопаснее, выгоднее и почетнее.

В каком смысле ты считал дорогу на Хиву для себя почетнее?

Я долго и почти бесполезно прожил в Бухаре. Со мной обходились дурно, несмотря на многие мои подарки и подношения. Я надеюсь, что здесь хан примет меня с должной честью, что будет для общей пользы, чтобы утвердить святой мир между нашими народами.

Персидский поход только что завершился, и гром русского оружия висел еще в воздухе. Поэтому слова о мире понравились всесильному любимцу хана. Приятно была слышать ему и упрек в адрес Бухары, с которой Хива пребывала в беспрестанных военных стычках.

Хан соизволит принять тебя на днях, посол, - сказал он. - А пока приготовь подарки для светлейшего хана, для меня и восьми беков.

Беневеки распаковал то немногое, что осталось, что сумели захватить с собой в далекий и трудный путь: пару черно-бурых лисиц, серебряные часы и кофейник английской работы, тот самый, что был с ним все эти годы, дюжину фарфоровых чашек, шесть кусков позумента, зеркало с рамкою из янтаря. Достум-бей осмотрел подарки, поджал тонкие губы и в ярости молча вышел из комнаты.

Он думает отделаться столь ничтожными дарами! - возмущался он во дворе, садясь на коня. - Бухарцев дарить умел! А отсюда хочет уехать даром!

Начались переговоры через посредников и третьих лиц.

Я желаю добра послу, - говорил Достум-бей раздраженно. - Я желаю добра. Пусть посол к своим подаркам добавит серебряные пояса, которые могут доставить из Бухары, а здесь, в Хиве, пусть купит сукна. Я же выберу двух из его коней, что пойдут в подарок его величеству, хану хивинскому.

Когда купцы принесли сукно, всесильный человек и любимец хана велел тайно отнести его к себе и отмерил там. кусок себе на кафтан.

У Беневени не было выбора. Участь князя стояла у него перед глазами. Должно было снести все вымогательства, всю алчность и всю ложь. Его люди и он сам должны вернуться в Россию.

Наконец хан Ширгазы принял подарки и согласился на аудиенцию. Казначей Досим-бей, погубивший в свое время князя Бековича, сидел по левую руку хана. Он улыбался и кивал послу. Он знал - этот не уйдет тоже. Во всяком случае, уйдет недалеко. Незачем убивать его перед шатром хана, если это может быть сделано в пустыне. Незачем делать это ханским воинам, среди бродячих кочевников всегда есть охотники такого рода дел. Они уже знают. Они ждут только знака. И он, казначей Досим-бей, когда будет надо, подаст им этот знак.

Поэтому казначей был особенно ласков с послом, был участлив с ним и любезен. Более того, он был искренен в этой любви и ласке. Так скрипач любит свою скрипку, а садовник - розы. Казначей вовсе не ненавидел Беневени, как не ненавидел он и князя. Можно ли ненавидеть людей, благодаря которым поднимаешься в собственных глазах, глазах хана, а главное - персидского двора?

Пусть скажет нам господин посол, какая страна нравится ему больше, Бухара или Хива? - Это был шутливый вопрос, но Беневени почувствовал в ханских словах ловушку. В чем ловушка, этого он не знал. Естественно, все ожидают, что он скажет, что Хива ему нравится, в Бухара - нет. Вопрос рассчитан на этот ответ, Значит, этого-то ответа он я не должен дать.

Обе хороши, - отвечал он, - но летом так жарко! Для меня этот климат вреден, лучше уж русские холода.

Но, говорят, Бухара богата, - продолжал хан,- говорят, в ней находят золото.

Теперь он видел ловушку, ясно видел открытую ее дверцу, железное жало, пасть. Главное было - не переиграть, не сфальшивить. Беневени ответил, смеясь, словно усмотрел в том вопросе шутку и оценил ее:

Если бы в Бухаре было золото, оно было бы там дешево. А в России оно дешевле. Разве не значит это, что Россия изобильнее золотом?

Хан вскинул выщипанные, крашенные персидской хной брови и стал расспрашивать, где и как добывается в России золото. Разговор перешел в другое русло. Ловушка не захлопнулась, открытая пасть ее осталась позади. Но нужно было помнить о ней, чтобы не попасть в нее случайно, забыв и оступившись.

Через несколько дней один из беков говорил Беневени, как понравился Ширгазы весь его разговор и то, как отвечал посол на вопросы. Особенно, когда посол объяснял им действие боевых бомб и гранат. «Если у русских есть такое оружие, они непобедимы» - так сказал будто бы хан после ухода посла. И еще одну вещь сказал он, доверительно передал ему бек. «Дай бог, - сказал хан, - чтобы он действительно не знал о золоте, что водится в наших странах». Передав эти слова, бек понимающе подмигнул Беневени.

Беневени не мог не улыбнуться столь наивной, столь откровенной хитрости. О каком золоте идет речь? - удивился он. Это все сказки для малых детей. Здесь, правда, есть настоящее золото, хотя ни хивинцы, ни бухарцы, кажется, не ценят этого.

Я захватил с собой прекрасные образцы. Угодно ли будет достопочтенному беку взглянуть?

У бека от волнения и нетерпения ладони стали влажными.

Беневени вынул мешочек и высыпал на ладонь продолговатые крупные семена. Это были семена хивинских и бухарских дынь.

Вот настоящее золото. Если не удастся вырастить их в России, я пошлю несколько семечек к себе в Италию.

Бек был разочарован и сопел сердито. Беневени, естественно, сделал вид, что не заметил его огорчения, и стал угощать гостя.

Убедил ли этот разговор Ширгазы? Через пару недель при хане состоялся тайный совет, на котором решалась участь посла. Давно ли такой же совет был при бухарском хане? Как и там, раздавались голоса - не отпускать Беневени. В отличие от бухарского хана Ширгазы был согласен с ними.

Он слишком много знает о нашей стране, - сказал хан.

Но казначей почтительно возразил хану. Посла можно и отпустить. Если он и узнал что секретное, то давно мог сообщить об этом через купцов в письмах своему царю. Пусть посол будет отпущен с почетом.

Хан удивился этим речам, но не подал вида. Если человек шаха заступается за посла, это весьма неспроста. Видно, поражение, что русские нанесли персам, заставило их считаться с Россией и бояться ее. Так понял эти слова хан, так он воспринял их. Но, если Персия не хочет сердить Россию, Хиве тем паче не следует делать этого.

Я считаю, - сказал Ширгазы без всякой, казалось бы, связи с предыдущим, - что нам тоже надо отправить посольство к царю. Лучише всего, если оба посла выедут вместе.

Если бы казначей умел скрипеть зубами от ярости, наверное, он скрипнул бы ими в ту минуту.

Ширгазы все реже прибегал к его советам. А последнее время, казалось, стал забывать о нем совсем. В словах баев, обращенных к нему, вместо недавнего раболепия и лести стали проскальзывать если и не пренебрежение, то нека готовность к этому. Поражение Персии обернулось его унижением. Но не падением же, не немилостью? На всякий случай он стал хвалить дальновидность хана, принявшего столь мудрое решение об отправлении посольства. Любимец хана Достум-бей при этих словах чуть усмехнулся презрительно. И это заметили все.

Так Беневени получил надежного попутчика и конный эскорт, сопровождавший их вплоть до Гурьева-городка. 17 сентября 1725 года Флорио Беневени и люди, бывшие с ним, благополучно достигли Астрахани.

* * *

Пятнадцать лет спустя в Хиве случилось быть поручику Оренбургского драгунского полка Дмитрию Гладышеву и геодезисту Муравину, сопровождавшему его. Они застали здесь бывших казаков и драгун из посольства князя Бековича-Черкасского. Все это время они были в рабстве и употреблялись для разных работ, весной же - для чистки сточных канав вокруг города. Это были немногие, кто уцелел и не был убит хивинцами. Когда-то они шли сюда с посольством, предлагавшим Хиве военный союз и дружбу.

Теперь у ворот Хивы стоял Надир-шах с огромным и беспощадным персидским войском.

Тогда-то хивинцы запоздало вспомнили о России. Поспешно привезли они в город и избрали ханом Абул- Хаира, киргизского хана, только за то, что был он российский подданный. Избрав его, столь же поспешно отправили письма шаху, что, мол, поскольку теперь они под властью подданного Российской империй и как бы осенены русским знаменем, то просят его пощадить их город. Для большей убедительности отвезти письмо шаху просили геодезиста Муравина - не столько из уважения к геодезии, столько в силу его военного мундира, который должен был произвести впечатление на шаха.

Русский военный мундир и российское подданство хана были не тем, чем можно было бы пренебречь в то время. Шах принял Муравина, обласкал ere и обещал пощадить город.

Возможно, так и было бы, если бы через пару дней у нового хана не сдали нервы. Он бежал из Хивы, прихватив с собой вопреки их воле русских офицеров.

Беспомощный и беззащитный город стоял теперь лицом к лицу с многотысячным, известным своей бессмысленной жестокостью войском. Не так ли, беспомощный и беззащитный, стоял князь перед шатром хана, когда ханские воины наотмашь рубили его саблями? Те, кто некогда с холодным любопытством созерцал, как убивали беззащитного человека, смотрели теперь, как войско Надир-шаха надвигалось на их город. Оно шло медленно, не спеша, занимая всю степь до самого горизонта.

Пожилые англичане и сейчас помнят слова: «Солнце никогда не заходит над Британской империей». Этот девиз они часто слышали в дни своей молодости. Его произносили их деды, повторяли отцы. Это было больше чем лозунг. Это был источник национальной гордости, повод к чувству исключительности и превосходства.

В то время, когда произносились эти слова, владения английской короны действительно лежали во всех частях света. Но имперские устремления не знают пределов.

Правда, устремлениям этим и политической экспансии всегда сопутствовал некий джентльменский набор аргументов: захват новых территорий необходим для торговли; подчинение других народов нужно для их же блага - во имя прогресса, развития и цивилизации, а также для распространения добрых нравов. С некоторых пор перечень этот пополнился еще одним аргументом: «русская угроза». Английской колонии, Индии, с севера угрожает якобы огромная и непонятная Россия.

Этот политический миф английские имперские круги использовали, чтобы обосновать собственное продвижение от индийских границ в Афганистан и государства Средней Азии.

И вот по улицам Кабула, по улицам Герата маршируют английские солдаты, а конные упряжки везут на север Афганистана горные пушки. Одновременно в соседних Хиве, Бухаре и Коканде проявляются английские «путешественники». Они очень любознательны и активны.

Но все эти игрища у дальних подступов границ России не застали ее врасплох.

История о судьбе несметных богатств последнего эмира Бухары Алим хана (1880-1943гг) стала в последнее время одной из самых популярных проблем в исторических работах, связанных с историей стран Центральной Азии.
И не только в этой связи. Она связывает в единый исторический узел многие другие, относящиеся к истории революции, деятельности большевиков, судьбе народов. Некоторые историки строят догадки, другие выдумывают мифы и легенды, а есть и такие, которые сочиняют на её основе детективные истории. В одной из статей говорится: “О ней говорят, о ней помнят до сих пор и именно поэтому к ней проявляется большой интерес”. Конечно, для современного читателя интересно чтение не серьезных исторических трудов, а сенсационных открытий наподобие тех детективных романов, которые прославили Дюма-отца. Это естественно для эпохи поп-культуры, где золотом является все то, что блестит, где выдумка должна поражать воображение, а не стимулировать серьезный творческий анализ.

Между тем, истории уже известна тайна “несметных сокровищ”, их судьба и адрес, по которому они уплыли. Все авторы работ сокровищ эмира пользуются слухами, устными источниками тогда как в печати сведения о них и их судьбе давно уже известны.
К сожалению, в нынешнем историческом обществе появилось много любителей и дилетантов, которые пытаются сделать себе имя на сенсациях, мало заботясь о достоверности своих “открытий”.
Свою лепту в легенду о тайне сокровищ эмира внесли и публицисты с журналистами, которые запускали все новые детали в дело о сокровищах, искажавших историческую правду.
Золото эмира было продуктом собственного производства. Его добыча культивировалась с древнейших времен, по некоторым данным с времен Бактрии (4 век до н. э.). Оно позволило Бухаре стать одним из богатейших центров на великом шелковом пути. В ХУI в. при шейбанидах в Бухаре начали чеканить собственные золотые монеты (ашрафи), которые скоро вытеснили золотые динары арабского производства и стали главной валютой при рыночных расчетах. Бухарские купцы широко пользовались ими в торговых отношениях с Россией. Золото в Бухаре широко использовалось для швейного производства, различного рода украшений, которые были популярны в Азии и Европе, подарочного оружия, инкрустациях, предметов домашнего быта и др. В 1863-1864гг. в Бухаре под видом дервиша прожил целый год известный венгерский тюрколог и путешественник Арминус Вамбери. В Англии он развернул шумную газетную компанию о золоте Бухары и разъяснял английскому обывателю о реке Зар офшан, которая в переводе означает Золотой поток, и о золотодобытчиков, которые вынимают из реки ежедневно по фунту золота. Таким путем он выполнял заказ английских правящих кругов, которые стремились развернуть наступательную компанию в Англии против России в Средней Азии. Торопитесь, писал он, не то Россия завладеет вскоре этими богатствами. Он опубликовал книгу под названием История Бухары (The History of Bokhara. L.1872), в которой красочно описал как каждое утро по обоим берегам Заравшана начинают работу золотодобытчики, которые опускали в реку верблюжьи хвосты, разбалтывали песок и вынимали их с крупинками золота.
По его инициативе в 1878 году Бухара была представлена отдельным павильоном на всемирной выставке в Вене, где бухарские золотые изделия привели в восторг посетителей. Европейскую публику удивляло, что в такой далекой стране так много золота и там такие искусные мастера по ювелирным делам. Газетам пришлось объяснять, что в Бухарском эмирате протекает река под названием Зар-офшон (Зеравшан), означавшее “золотой поток” и несет она огромные массы золота. Для Европы это было важным открытием – Бухара и золото стали синонимами.
В России также интересовались бухарским золотом. Впервые Петр I решил осуществить поход за этим золото. Ему нужно было золото для завершения войны со Швецией. Казна была пуста, на пушки отливали колокола, конфискованные из церквей, содержать армию не было средств. Он направил в Хиву и Бухару две экспедиции под командованием князя Бековича-Черкасского и полковника Бухгольца, которые должны были установить, подтвердить или отвергнуть слухи о несметных золотых сокровищах в этих странах. Обе экспедиции кончились неудачей и Петр на время отказался от своей идеи, хотя и держал её в своих будущих планах.
Во второй половине ХIХ века. Россия завоевывает Среднюю Азию. Российская империя расширилась и завладела жемчужиной не менее важной, чем Индия была для Англии. В 1878 году после разгрома войск бухарского эмира Россия устанавливает протекторат над Бухарским эмиратом. Сюда направились русские компании в поисках золота. В 1894 году в Бухаре приступает к работе российская золотодобывающая компания Журавко-Покорского, а вслед за ней приступили к разработке золотоносных приисков и английская компания Рикмерса. Обе компании работали успешно, при добыче золота попадались часто крупные самородки. Указывая на успехи в их работе, известный российский путешественник и политический деятель Д. Логофет писал в 1911г: “В горах Бухарского ханства в изобилии находится золота”. (Д. Логофет “Бухарское ханство под российским протекторатом” т. 1, С. –Пбг 1911г. стр. 364).
Добычей золота занималась большая часть населения Бухарского эмирата. Все добытое золото под страхом жестокого наказания и крупного штрафа сдавалась в казну эмира по особым расценкам. За право производить промывку золота золотоискатель обязан был уплатить в бухарскую казну особый налог. Сданное в казну золото плавилось и затем отчеканивалось в царские червонцы, называемые николаевскими. Они чеканились из самой высшей пробы золото и высоко ценились на мировом рынке. Крупные самородки хранились отдельно в особом хранилище. Благодаря такой системе золотодобычи бухарские эмиры были монопольными владельцами всего бухарского золота и накопили его огромный запас. Правда, никто так и не определил его количества. Эмир тщательно скрывал подлинные запасы своего золота.
Октябрьская революция утвердившая власть большевиков заставила эмира Алим хана задуматься о судьбе своих сокровищ. Ведь, они были не только в золотых монетах, но и в бесчисленных драгоценных камнях, дорогих коврах, таких раритетов, имеющих историческую ценность как коллекция Коранов, написанных талантливыми каллиграфами-художниками ХУ-ХУI веков, когда Бухара считалась куполом Ислама. Он попытался потихоньку их вывозить в Афганистане, но их разворовывали по пути шайками бродячих разбойников. У него были веские основания, что большевики Ташкента попытаются завладеть его сокровищами и с этой целью попытаются или уничтожить его или свергнуть его при помощи джадидоа или партии младобухарцев во главе с сыном богатого торговца коврами Файзуллой Ходжаевым. Вскоре его опасения подтвердились.
По соглашению с ташкентским Советом младобухарцы наметили восстание на 1 марта 1918 года. К границам Бухарского эмирата были подтянуты красные отряды. 3 марта в Бухаре началось восстание младобухарцев во главе с Файзулла Ходжаевым, ему на подмогу прорвались красные отряды. В первую очередь был захвачен Каган, где находилось управление российского Ново-бухарского банка, в складах которого эмир хранил свое золото. Но эмиру удалось отбить атаку отряда, возглавляемого председателем Ташкентского совета, фактически главой Советского правительства в Туркестане Ф. Колесовым. Ему удалось захватить лишь один вагон золота. Красным пришлось отступить и отряды эмира гнали их до Самарканда. Потери большевиков были значительными и сил для новой интервенции не осталось. На время пришлось примириться с эмиром. А младобухарцев вывезти в Ташкент.
Большевики затаились, готовясь к новой интервенции. Развязку ускорило заключение Брестского мира, подписанное 3 марта 1918 года в Бресте между представителями Германии и России. Его называли похабным и позорным миром, не только унижавшим Россию, но и разрушавшим всю её экономику. Практически Россия, а затем и СССР, всю свою историю испытывали последствия этого грабительского договора.
По договору от Советской России отторгалась территория площадью 780 тыс. км кв. с населением 56 млн. человек (треть населения Российской империи), на которой находились до революции 27% обрабатываемой земли, 26% всей железнодорожной сети, 33% текстильной промышленности, выплавлялось 73% железа и стали, добывалось 90% угля, производилось 90% сахара; на этой же территории располагались 918 текстильных фабрики, 574 пивоваренных завода, 133 табачных фабрики, 1685 винокуренных заводов, 244 химических предприятий, 615 целлюлозных фабрики, 1073 машиностроительных завода и проживало 40% промышленных рабочих.
Но и этим германская сторона не ограничилась. В то время как германский генеральный штаб пришёл к выводу, что поражение второго рейха неминуемо, Германии удалось навязать Советскому правительству, в условиях нарастающей гражданской войны и начавшейся интервенции Антанты, дополнительные соглашения к Брест-Литовскому мирному договору.
27 августа 1918 года в обстановке строжайшей секретности было заключено русско-германское финансовое соглашение, которое от имени правительства РСФСР подписал полпред А. А. Иоффе. По этому соглашению Советская Россия обязывалась выплатить Германии, в качестве компенсаций ущерба и расходов на содержание российских военнопленных, огромную контрибуцию - 6 млрд марок - в виде «чистого золота» и кредитных обязательств. В сентябре 1918 года в Германию было отправлено два «золотых эшелона», в которых находилось 93,5 тонны «чистого золота» на сумму свыше 120 млн золотых рублей. До следующей отправки дело не дошло.
До капитуляции Германии оставались считанные недели, а Советское правительство делает ей такой подарок. Это золото затем помогло Германии расплачиваться за репарации Антанте и восстановить свою экономику.
У проблемы есть и другая сторона. По Брестскому договору Россия не признавалась побежденной страной и не была обязана выплачивать репарации и никакая сила не могла заставить её идти на их уплату. Более того, через месяц в Компьенском лесу в Париже Германия подписала акт о капитуляции, признав себя побежденной и все условия Брестского договора были аннулированы. А золото уже ушло…
Советское правительство осталось у разбитого корыта и “мудрость великого вождя” привела к коллапсу экономику России. Денег в казне не было, золотой запас находился в Омске у Колчака, который использовал его часть на покупку оружия и содержание своей армии и омского правительства.
Брестский мир вызвал глубокий политический кризис в стране. Страна раскололась. Партия большевиков разбилась на фракции, авторитет В. Ленина упал до самого низкого уровня. Народ был в полном неведении о политическом положении в стране. Брестский мир стал главной причиной гражданской войны в России. Белогвардейцы превратились в патриотов, которые провозглашали патриотические лозунги в защиту Отечества. Двадцать лет потребовалось, чтобы залечить нанесенные гражданской войной раны. Контрреволюция получала материальную и морально-политическую поддержку из-за рубежа, советская власть могла рассчитывать только на собственные ресурсы, которые таяли с каждым днем. Командующие фронтами посылали в Москву телеграммы с отчаянными призывами прислать деньги на содержание армии. Политика военного коммунизма, красный террор, конфискация продуктов у крестьян вызывали массовые волнения, направленные против большевиков. Экономика деградировала из-за неопытности чиновников и воровства хозяйственников. Страну буквально растаскивали по частям.
История не знала столь жестокой революции. Разлом произошел общенациональный, политический, семейный, социальный, стена на стенку шли в семьях, селах, городах. Огромная страна катилась в бездну бедствий ради сохранения у власти Ленина и большевиков.
Россия могла избежать этой национальной беды. Ленин мог с его авторитетом объявить “Отечество в опасности” и вся страна поддержала бы его. Его главным аргументом было развал армии. Но ведь это большевики развалили армию своей пропагандой и политическими лозунгами такими как - враг в собственной стране. Ведь смогли же они создать в период интервенции и гражданской войны армию в 1.5 млн человек, которая одержала победу. Нашлось и оружие, боеприпасы, обмундирование. Брестский мир являлся платой Ленина германскому империализму за оказание содействия в переезде из Женевы в Петроград в феврале 1917 года.
Другого объяснения его активности в подписании этого ужасающе безграмотного с российской стороны договора и подобрать нельзя. Погибающая Германия превратила Россию в своего данника.
Большевики начали поиски денег. Стал вопрос – где золотой запас Российской империи? Старые чиновники министерства финансов рассказали, что весь золотой запас империи, хранившийся до тех пор в Москве, Тамбове и Самаре, ранее доставленный сюда из Петрограда, в мае 1918 году был вывезен в Казань.
В августе 1918 года Казань была захвачена генералом Капеллем В. О. (1883-1920гг.) и весь золотой запас в одном эшелоне был вывезен в Омск к Колчаку. Проведенная по приказу Колчака опись золотого запаса оценила его общую стоимость в 631 млн. золотых рублей.
27 ноября 1919 года поднял восстание гарнизон Нижнеудинска, которым руководили большевик. Охрана Колчака была разоружена, а сам он арестован. Его освободили представители чехословацкого корпуса, который покидал Россию по соглашению с советским правительством. Узнав от Колчака о золоте, хранившемся в эшелоне, стоявшем на запасном пути, они взяли его под свою охрану, намереваясь вывезти его. Путь им преградили руководители местного революционного комитета, которые заблокировали все пути, мосты, закрыли семафоры, заявив, что чехословацкий корпус не будет выпущен, пока не передадут золотой запас и Колчака. В небольшом городке Куйтунь несколько месяцев шли переговоры между местными властями и командованием чехословацкого корпуса. Соглашение было подписано лишь 7 февраля 1920г. По Куйтунскому договору чехословацкое командование обязалось передать в целости и сохранности эшелон с золотом России советским властям Иркутска. Акт передачи золота состоялся 1 марта 1920г. в Иркутске. Представители иркутского ревкома записали в акте о принятии 18 вагонов с золотом, содержащих 5143 ящика и 168 мешков с золотом и другими ценностями номинальной ценой 409 625870 рублей. 3 мая 1920г. весь этот запас ценностей был доставлен в Казань и помещен в кладовые банка. Практически это было спасением Советской власти от финансового банкротства.
Поиски золота продолжались. Ленину подсказали о золоте эмира старые царские чиновники министерства финансов. Большевики решили его брать, хотя эмир сохранял нейтралитет и не давал повода для враждебных действий. На Туркестанский фронт был направлен командующим известный советский военачальник, проживший большую часть жизни в Средней Азии и знавшим местные языки и менталитет местных народов. Он вступил в контакт с партией младобухарцев и использовал их в своей операции. По его плану младобухарцы должны были выступить против эмира, объявить о “революции” и, если эмир не отречется от власти, обратиться за помощью к советским властям в Ташкенте. Все детали были продуманы в личной беседе М. Фрунзе и Файзулла Ходжаевым.
Подготовка к операции была начата в первых числах августа. В распоряжении Фрунзе было 10 тыс. войск, 40 орудий, 230 пулеметов, 5 бронепоездов, 10 бронеавтомобилей и 11 самолетов. Армия эмира, напоминавшая неорганизованную толпу, насчитывала 27 тыс. человек, но у ней было всего 2 пулемета и несколько старых орудия.
Вся большевистская армия была сконцентрирована уже 12 августа 1920г. на исходных позициях. Были созданы четыре группы войск – Чарджуйская, Каганская, Катта-Курганская и Самаркандская. Вся операция проходила строго по плану. 23 августа, как и условились, “большевики Бухары” подняли восстание и потребовали от эмира Алим хана отречения от власти. Эмир отверг это требование и начал готовиться к войне. В связи с отказом эмира выполнить требование повстанцев руководство младобухарцев 29 августа обратилось к Фрунзе с просьбой оказать помощь в борьбе против эмира. Советское командование немедленно удовлетворило эту просьбу и в этот же день начало военные действия против Бухары, которые были названы “бухарской операцией”. Как и ожидалось, операция была скоротечной, Красная Армия не встретила сопротивления и 1 сентября ворвалась в Бухару. Но в городе не оказалось ни эмира, ни его золота.
В городе ходили слухи, что эмир бежал 31 августа из Гиждувана и увез столько богатства, что его хватило бы на сооружение второй Бухары. Нашли и одного из охранников казны эмира, который рассказал, что грузили на арбы большое количество золота в слитка, ювелирных украшениях, невиданной величины бриллианты, золотые пояса с драгоценными камнями, кораллы, жемчуга, редкие и красивые по оформлению религиозные книги, которыми была так богата Бухара – купол Ислама. (см. Война в песках. Под ред. М. Горького М. 1935г. стр. 313).
Эмир не мог уйти далеко с таким багажом и Фрунзе дал приказ летчикам найти беглеца. Вскоре один из летчиков обнаружил по дороге в Карши один из обозов эмира из 40 арб, доверху загруженных мешками и ящиками и 20 груженных верблюда. Сопровождал обоз конный отряд в 1000 человек (там же. стр. 307) .
По мнению командования большевиков это мог быть только один из обозов. Вскоре красноармейцам удалось захватить три арбы с золотом и погонщики подтвердили, что везут золото эмира, но куда доставить они не знали, им был указан только маршрут без определения конечного пункта (там же. стр. 313). Обоз должен был идти верблюжьими тропами вдали от больших дорог.
М. Фрунзе стало ясно, что эмир решил через горные перевалы уйти в Афганистан, припрятав основную часть своей казны в каком-нибудь надежном месте.
Он мог сделать это в Карши, Шахризябсе или Гузаре. Фрунзе бросил в погоню за эмиром лучшие свои части. Его особенно интересовал Шахризябс, где проживали влиятельные родственники эмира, которым он мог доверить свои наличные средства. Он не ошибся. Эмир на день остановился в Шахризябсе и по информации местных жителей ушел в направлении Гузара. Адреса возможного складирования казны эмира установить было нетрудно и скоро сотрудники ЧК нашли его сокровища.
6 сентября 1920г. Фрунзе доносил В. Куйбышеву, начальнику Политуправления Туркестанского фронта (1888-1935гг.): “В Шахризябсе взято огромное количество золота и других ценностей. Все это укладывается в сундучки, запечатывается и по соглашению с Ревкомом будет перевезено в самаркандский банк”. (М. В. Фрунзе Избранные произведения. Т. 1, Москва 1957г. стр. 343).
Видимо, в Шахризябсе была найдена основная часть сокровищ эмира. Остальную часть разворовали басмаческие курбаши отрядов, которыми командовал Ибрагим бек, назначенный эмиром главнокомандующим войск Бухары.
Часть из них попала в горы Байсуна, где хранилась в труднодоступных природных хранилищах. Там, в основном были ковры, экземпляры корана, созданные талантливыми каллиграфами Багдада и Каира в ХУ1-ХУ11 веках, домашняя утварь из золота и серебра, китайский фарфор и много другого. Что стало с ними – известно лишь Аллаху.
До 1927г. они были под охраной конных отрядов курбаши Ибрагим бека. Они наезжали сюда время от времени и проверяли сохранность ценностей. Священники распускали слухи, что в этих пещерах живут духи мертвых бухарских эмиров, превратившихся в ядовитых змей, которые охраняют имущество Алим хана и всякий, притронувшийся к ним обратится также в горную змею. И будет жить в таком состоянии вечно.
Об этом в 1958г рассказал автору этих строк один из участников басмаческого движения. Он же рассказал, как время от времени по просьбе эмира, жившего в Кабуле и занимавшегося торговлей каракулем, некоторые из ценностей изымались и направлялись по неизвестным адресам.
Экземпляры Корана раздавались самаркандским священникам, а часть попадала в руки местных жителей. Их берегли как святыню. Эти слухи впоследствии стали легендами и дали историческую основу для писателей, писавших исторические романы. Правда, обогащенные, собственными выдумками.
Золото эмира было переправлено в Самарканд, а оттуда по железной дороге в Ташкент. Из Ташкента через Оренбург, где к этому времени была ликвидирована “дутовская пробка” оно ушло в Москву. Такой ценой была создана Бухарская Народная Советская республика.
Так производились все “демократические революции” на национальных окраинах царской империи.
Как они похожи на современные “демократические революции” т. н. “арабской весны”, организуемых современными неоколониалистами.
Опыт большевиков оказался востребованным в современных условиях.

СЫН и ВНУК

Сын эмира Бухарскаго Саид-Алим-хана генерал-майор Шахмурад Олимов (если определять национальность по отцу, то - мангыт, монгольское племя, отец вел родословную от Чингизхана). После разгрома Бухарского эмирата и бегства эмира в Афганистан воспитывался в Советской России, подростком выезжал на обучение в Германию, владел немецким языком. Нигде не удалось найти дату рождения и смерти, примерно — 1910 г. р. Обучался в военном училище и в Военно-инженерной академии им. Куйбышева. Писал письмо-отречение от отца примерно в 1929-1930 гг., что вполне объяснимо, т. к. Саид-Алим-хан оставался противником советской власти и приветствовал вторжение Гитлера.

Шахмурад Олимов - участник ВОВ, после ранения потерял ногу, преподавал в академии имени Куйбышева, дослужился до звания генерал-майора. Умер в Москве, точной даты смерти пока установить не удалось.

ДЕД

Эмир бухарский Сеид-Абдул-Ахад-хан

Большинство крымчан на слова «эмир бухарский» откликнутся одинаково: это же из знаменитой книги Леонида Соловьева о вечном страннике и насмешнике Ходже Насреддине! Правильно, но образ жадного и жестокого правителя писатель лепил с целой династии повелителей Бухары, а какими были в действительности последние из них? Историки, услышав этот же вопрос, непременно уточнят, какой именно эмир имелся в виду, и при имени Сеид-Абдул-Ахад-хан тут же откликнутся: как же, достойный был человек, прославившийся щедростью и добротой. А уж как любил Крым и сколько сделал для него…

Невероятный правитель

Чуть ли не полтора десятилетия подряд, с конца XIX века, газеты полуострова с завидным постоянством отмечали в своих корреспонденциях эмира бухарского. То писали об очередном его прибытии на Южный берег, то имя эмира появлялось в списке почетных членов разных благотворительных обществ, то в заметке о помощи бедным, погорельцам или голодающим мелькало упоминание о щедром пожертвовании повелителя Бухары благородной.

Сеид-Абдул-Ахад-хан на бухарский престол вступил совсем молодым, ему было 26 лет, и правление его началось неожиданно как для подданных, так и для придворных, привыкших к железной руке предыдущего правителя. Новый эмир отменил пытки, упразднил рабство и страшные подземные тюрьмы-зинданы, сузил ассортимент смертных казней — а их к тому времени насчитывалось немало, многие были долгими и мучительными. Именно с этого момента в Бухару в буквальном смысле слова хлынули деньги: немало русских промышленников заинтересовались залежами меди, железа, золота. Новый правитель поддерживал развитие банков, построил железную дорогу, телеграф. Для консервативной и мало отзывчивой на все новое Азии все, что делал эмир бухарский, казалось невероятным.

Звезды над полуостровом

В отличие от многих своих предшественников, эмир бухарский был легок на подъем, часто наезжал в Москву, Петербург, Тифлис, Киев, Одессу, а потом попал в Крым и с 1893 года каждое лето проводил в Ялте. Бывал он также в Севастополе и Бахчисарае.

Вот как описывали Сеид-Абдул-Ахад-хана крымские газеты: «Эмир выше среднего роста, на вид не более 45-ти лет. Очень хорошо сложен. Обладает приятным грудным баритоном; из-под его белоснежной чалмы блестят большие черные глаза, а его подбородок украшает небольшая окладистая борода. Хороший ездок. Обладает необыкновенной физической силой...».

Эмир бухарский очень любил награждать даже за незначительные услуги или просто понравившегося ему человека. Ничего удивительного, что, когда он регулярно стал наезжать в Ялту, многие видные горожане смогли засверкать орденами «Золотая звезда Бухары», которые щедро раздавал эмир. Одна из самых курьезных историй, связанных с подобным награждением, произошла в семействе Юсуповых. Они часто навещали эмира бухарского в Ялте, а тот несколько раз приезжал к ним в Кореиз. Во время одного из таких визитов представитель младшего поколения, Феликс Юсупов, решил продемонстрировать парижскую новинку для розыгрышей: на блюде подали сигары, и, когда эмир и его свита принялись их раскуривать, табак вдруг загорелся и… стал постреливать звездочками фейерверка. Скандал был страшный — не только оттого, что высокий гость оказался в смешном положении, сначала ведь и гости, и домашние, не знавшие о розыгрыше, решили, что на правителя Бухары совершено покушение. Но через несколько дней эмир бухарский сам отпраздновал примирение с Юсуповым-младшим… наградив его орденом с бриллиантами и рубинами.

Часто гостил повелитель Бухары в Ливадии, когда туда приезжало императорское семейство, а также в Суук-Су, у Ольги Михайловны Соловьевой. Это волшебной красоты местечко (теперь оно составляет часть детского лагеря «Артек»), эмира бухарского просто покорило. Он даже хотел купить его и предлагал хозяйке за дачу 4 миллиона рублей — огромные по тем временам деньги, но Ольга Соловьева не согласилась расстаться с Суук-Су.

Ничего удивительного, что, полюбив Южный берег Крыма, эмир бухарский решил построить здесь собственный дворец. Ему удалось купить участок в Ялте, где был заложен сад и выстроено великолепное здание (впоследствии оно стало одним из корпусов санатория для моряков Черноморского флота). Интересно, что сначала планировалось отдать заказ на строительство знаменитому Николаю Краснову, благодаря которому Южный берег украсился множеством архитектурных жемчужин. В фондах Алупкинского дворца-музея сохранились два эскиза и сметы к ним, выполненные Красновым для эмира бухарского. Один представляет собой итальянскую виллу, второй — восточный дворец со стрельчатыми окнами и восточным орнаментом. Но то ли бухарскому правителю не приглянулись оба варианта, то ли он хотел поддержать городского архитектора Ялты Тарасова, которого неплохо знал, но дворец стал строить последний. Здание с куполами, башнями и беседками действительно украсило Ялту, сам эмир назвал имение «Дилькисо», что в переводе означает «обворожительный».

Дворец пережил и своего сиятельного владыку, и хаос Гражданской войны, в котором не уцелели многие усадьбы, его при отступлении в 1944 году сожгли гитлеровцы, но все-таки эта память об эмире бухарском в Ялте сохранилась.

Улица имени Сеид-Абдул-Ахад-хана

Став сезонным жителем Ялты, Сеид-Абдул-Ахад-хан сразу заинтересовался общественной жизнью города: состоял в «Обществе помощи недостаточным ученикам и ученицам ялтинских гимназий», жертвовал деньги «Обществу помощи бедным татарам Южного берега», интересовался сохранением древностей Крыма, несколько раз был участником выставок животноводства. Дело в том, что высокое положение не мешало эмиру бухарскому быть знатоком овцеводства, его стада каракулевых овец были лучшими на родине, он лично торговал каракулем, поставляя на мировой рынок около трети продукции.

В 1910 году он на свои деньги построил городскую бесплатную лечебницу для приходящих больных. Это был очень щедрый подарок городу, в большом двухэтажном доме размещались лаборатории, комнаты для служащих, хирургические и гинекологические кабинеты, приемная на сто человек. Накануне открытия больницы он в очередной раз нанес визит семье Николая II в Ливадии, чтобы попросить высочайшего соизволения назвать лечебницу именем цесаревича Алексея. Эмир бухарский много лет был для Ялты своеобразным символом щедрости, за заслуги перед городом его избрали почетным гражданином и даже назвали его именем одну из улиц.

К слову, и многим другим городам, не только в Крыму, было за что благодарить эмира бухарского — в Петербурге, например, он построил Соборную мечеть, что обошлось ему в полмиллиона рублей.

Эмир Бухарский Сеид Абдул-Ахад-хан на торжестве закладки мечети в Санкт-Петербурге 3 февраля 1910 года. Рядом с эмиром — глава мусульманского духовенства ахун Г. Баязитов. По фотографии К. Булла.

Соборная мечеть в Санкт-Петербурге (современный вид)

Во время Русско-японской войны 1905 года Сеид-Абдул-Ахад-хан пожертвовал миллион золотых рублей на постройку военного корабля, который назвали «Эмир Бухарский».

Жизнь этого судна была бурной, но недолгой: во время революции экипаж перешел на сторону большевиков, потом сражался на Каспии (к тому времени его переименовали в «Якова Свердлова») и в 1925 году был разрезан на металл.

Последний из династии

Эмир бухарский Сеид-Абдул-Ахад-хан в последний раз в Крыму побывал незадолго до своей смерти, его не стало в декабре 1910 года: долгая болезнь почек, которая в последние годы мучила его, все-таки поставила точку в его интересной и деятельной жизни. В журнале «Нива» за 1911 год опубликованы некролог и телеграмма российскому императору от нового эмира бухарского, Мир-Алима, одного из сыновей покойного. Он благодарит за соболезнования «по кончины моего родителя и оказанные мне знаки всемилостивейшаго благоволения» и обещает идти по пути начинаний отца.

Увы, несколько лет царствования последнего эмира бухарского были не самыми лучшими для его государства: механизмы многих новаторств, запущенные отцом, крутились уже по инерции. А сам правитель не очень-то был склонен оказывать покровительство прогрессу и наукам. О годах его правления вообще сохранилось немного свидетельств современников, и те рисуют его не с лучшей стороны: поминают леность и равнодушие, а также чрезмерную тягу к земным удовольствиям. Молва приписывала ему гарем в 350 наложниц, которых свозили со всей страны.

В библиотеке Конгресса США хранится коллекция цветных снимков знаменитого фотографа Прокудина-Горского: в начале 1900-х он исколесил всю Россию, от Дальнего Востока до Средней Азии, чтобы запечатлеть на стеклянных фотопластинах свою империю. Есть среди этих снимков и парадный портрет Мир-Алима, эмира бухарского, — в шелковом синем халате с цветами, с саблей, золотым поясом.

Мир-Алим

В лице — отцовские черты, но без тонкости и одухотворенности, что были у прежнего правителя. Он еще не знает, что станет последним из эмиров Бухары и большую часть своей жизни проведет в изгнании, будет жить милостью афганского эмира и умрет в чужой стране. Он еще успеет попросить, чтобы на могильном камне высекли такие слова:

Эмир без родины жалок

и ничтожен

Нищий, умерший на родине, —

воистину эмир.

Может быть, он тогда вспоминал об отце, который оставил о себе добрую память не только на родине.

ОТЕЦ

Эмир бухарский САЙИД АМИР АЛИМ-ХАН

Сейид Мир Мухаммед Алим-хан последний эмир Бухары, правивший до захвата Бухары Красной Армией 2 сентября 1920 года, представитель узбекской династии тюркского рода Мангыт.

Хотя Бухара имела статус вассального государства Российской империи, Алим-хан руководил внутренними делами своего государства как абсолютный монарх.

В январе 1893 г., когда Мир-Алиму исполнилось тринадцать лет, он вместе с отцом прибыл в Санкт-Петербург, где был определен на обучение в элитное императорское высшее военно-учебное заведение - Николаевский кадетский корпус.

Император Александр III утвердил Мир-Алима наследником престола и лично определил программу его обучения, обещав Адуллахад-хану, что сын получит воспитание в соответствии с нормами ислама. Мир-Алим обучался в Петербурге до лета 1896 г. под присмотром Осман-бека караул-беги и персонального воспитателя полковника Демина.

В 1896 году он вернулся, получив в России подтверждение статуса наследного принца Бухары.

Через два года он занял должность губернатора Насефа, пробыв в ней двенадцать лет. Следующие два года он управлял северной провинцией Кармина, до смерти своего отца в 1910 году. В 1910 году император Николай II даровал хану титул Высочество. В 1911 году был произведён в Свиты Его Императорского Величества генерал-майоры.

Трон отца Сайид Алим-хан занял 4 декабря 1910 г. Уже на следующий год после вступления на престол Алим-хан получил от императора Николая II чин генерал-майора царской армии и придворное звание флигель-адъютанта, а в конце 1915 г. был повышен до генерал-лейтенанта и генерал-адъютанта. В сентябре 1916 г. был награжден одной из высших российских наград - орденом Александра Невского. Владел собственностью в России: дачи-дворцы в Крыму, Кисловодске, Железноводске, дома в Санкт-Петербурге. 11 марта 1913 г. в МИДе России, а 14 июня 1914 г. на заседание Госдумы России поднимался вопрос реформы административного устройства Бухарского ханства и присоединении его к России. Однако Николай II отверг эти предложения.

Начало правления было многообещающим: он объявил, что не принимает подарков, и категорически запретил чиновникам и должностным лицам брать взятки от народа и использовать налоги в личных целях. Однако со временем ситуация изменилась. В результате интриг сторонники реформ проиграли и были высланы в Москву и Казань , и Алим-хан продолжил правление в традиционном стиле, укрепляя династию.

В числе известных людей, бывших в окружении эмира до весны 1917 года, был один из первых узбекских генералов царской армии России Мир Хайдар Мирбадалев.

На деньги Эмира Бухарского в Санкт-Петербурге были выстроены Санкт-Петербургская соборная мечеть и Дом Эмира бухарского.

Каменноостровский проспект, дом 44б известен как Дом эмира Бухарского

Построен в 1913 году по проекту С. С. Кричинского для эмира Бухары Сеид-Мир-Алим-хана. Состоит из фасадного корпуса, двух дворовых и связывающих их боковых флигелей. Фасад облицован естественным камнем. Со стороны проспекта облицован желтовато-белым шишимским мрамором, добывавшимся под Златоустом.

Дом эмира Бухарского (двор)

До середины марта 1917 в этом доме размещался 1-й пулемётный запасной полк Петроградского гарнизона, активно участвовавший в Февральской революции. С. С. Кричинский жил в кв. 4 этого дома в 1917—1923.

Архитектор дома Степан Кричинский

30 декабря 1915 года Алим-хан произведён в генерал-лейтенанты по Терскому казачьему войску и назначен генерал-адъютантом.

Захват власти в России большевиками в 1917 г. позволил Алим-хану заявить о полном суверенитете и аннулировать договор 1873 г. о протекторате России. 23 марта 1918 г. Алим-хан подписал мирный договор с РСФСР. Однако, сознавая военную угрозу большевиков, стал интенсивно укреплять бухарскую армию. Для этого были привлечены российские и турецкие офицеры, имевшие боевой опыт. Из турецких и афганских «добровольцев» сформированы пехотный и кавалерийский полки. Алим-хан произвел две военные мобилизации, санкционировал производство холодного оружия и патронов. К августу 1920 г. армия эмирата насчитывала до 60 тысяч бойцов, в т. ч. 15 тысяч пехоты, 35 тысяч конницы, 55 орудий, несколько десятков пулеметов. Тем не менее в результате бухарской «революции», обеспеченной вторжением в пределы Эмирата советских войск Туркфронта под командованием Фрунзе, армия эмира была разгромлена. 2 сентября 1920 г. части Красной Армии РСФСР заняли Бухару и Сайид Алим-хан был свергнут с престола. На территории Бухары была провозглашены Бухарская Народная Советская Республика (1920-1924).

С сентября 1920 г. по февраль 1921 г. Алим-хан находился на территории Восточной Бухары, пытаясь организовать контрнаступление против Советов. Сайиду Алим-хану удалось собрать значительные военные силы в районах Куляба, Гиссара и Душанбе. В середине ноября 1920 г. его войска выдвинулись на запад и заняли Байсун, Дербенд и Шерабад. К концу 1920 началу 1921 гг. численность военных сил Сайида Алим-хана достигла 10 тысяч человек. К армии Алим-хана присоединились отряды Ибрагим-бека, базировавшиеся в районе Локая.

На основе соглашения Бухарской Республики и РСФСР против Алим-хана была организована специальная Гиссарская военная экспедиция, в результате которой его силы были разбиты и он вынужден был бежать в Афганистан.

Сначала Алим-хан остановился в Ханабаде, а в мае 1921 г. прибыл в Кабул. Эмир Афганистана, имевший договор с РСФСР, определил Алим-хану статус почетного пленника с ежегодным выделением средств на его содержание.

В эмиграции торговал каракулем, поддерживал басмачество, к старости почти ослеп, его банковские счета были заблокированы по настоянию властей СССР.

Награждён орденами Святого Александра Невского и Святого Владимира (на приведённой цветной фотографии на халате эмира отчётливо видна звезда этого ордена с девизом «Польза, честь и слава»).

Сейид Алим-хан, 1911, цветная фотография С. М. Прокудина-Горского

Многочисленное потомство (около 300 человек) разбросано по всему миру: они проживают в США, Турции, Германии, Афганистане и других государствах.

Три его сына остались на советской территории. Двое из них Султанмурад и Рахим позднее были убиты, а третий Шахмурад в 1929 г. публично отрекся от своего отца, принял фамилию Олимов . Служил в Красной Армии , участвовал в Великой Отечественной войне (на которой потерял ногу), в 1960-х преподавал в Военной академии .